. Функцией факультетов, господствующих в политической иерархии, является подготовка исполнителей, способных без лишних вопросов и сомнений применять в рамках законов определенного социального порядка техники и рецепты науки, которую они не стремятся ни производить, ни изменять. Напротив, господствующие в культурной иерархии факультеты обречены присваивать себе определенную свободу, чтобы конструировать рациональные основания науки, внушением и применением которой ограничиваются другие факультеты, – свободу, неуместную в исполнительской деятельности, какой бы респектабельной она ни была в светской иерархии практик.

Компетенция врача или юриста – это юридически гарантированная техническая компетенция, дающая право и санкцию на использование более или менее научного знания: подчиненность медиков-исследователей клиницистам выражает эту подчиненное положение науки по отношению к социальной власти, определяющей ее функции и границы. И операция, осуществляемая кантианскими высшими факультетами, отчасти родственна социальной магии, которая стремится, как и в случае ритуалов инициации, одновременно освятить социальные компетенции и компетенции технические. Предложенная Мишелем Фуко генеалогия идеи клиники очень хорошо показывает это двойное измерение – техническое и социальное – медицинской компетенции; она описывает прогрессирующее учреждение социальной необходимости, которая обосновывает социальную важность профессоров медицины и выделяет их искусство среди прочих технических компетенций, не снискавших никакого особенного социального авторитета (вроде компетенции инженера). Медицина является практической наукой, чья истина и успех интересуют всю нацию, а клиника «становится основным элементом как научной связности, так и социальной полезности»[101] медицинского порядка, «точкой соприкосновения, из которой искусство врачевания снова возвращается в гражданские отношения» (как говорил один реформатор прошлого)[102]. И можно было бы показать, что в рамках этой же логики само осуществление клинического акта предполагает некоторую форму символического насилия: будучи более или менее полностью инкорпорированной медицинскими агентами системой в разной степени формализованных и кодифицированных схем восприятия, клиническая компетенция может функционировать практически, т. е. адекватно применяться к отдельному случаю (в операции, аналогичной судебному акту), лишь опираясь на предоставляемые пациентами симптомы – симптомы телесные (вроде опухолей или красных пятен на коже) и вербальные (вроде информации о частоте, длительности и месте появления видимых телесных симптомов или о частоте и длительности болей и т. д.), которые по большей части должны быть порождены клиническим обследованием. Однако эта работа по производству симптомов, приводящая к (правильному или неправильному) диагнозу, осуществляется, как показал анализ Арона Сикурела, в рамках асимметричного социального отношения, в котором эксперт в состоянии навязать свои собственные когнитивные предпосылки по поводу высказанных пациентом симптомов, не будучи обязанным ставить вопрос о расхождении, которое порождает недоразумения и ошибки в диагнозе, между подразумеваемыми предпосылками пациентов и собственными явными или неявными предпосылками, касающимися клинических знаков, и в то же время не ставя как таковой фундаментальной проблемы перевода спонтанного клинического дискурса пациента в кодифицированный клинический дискурс врача (вместе, например, с переходом от показанного или описанного «покраснения» к «воспалению»). Другим в высшей степени вытесненным вопросом является вопрос о когнитивных эффектах времени, затраченного на получение информации, об ограничении когнитивного репертуара эксперта (незаданные вопросы) или способности этот репертуар мобилизовать, которое может объясняться нехваткой опыта, но также, и главным образом, поспешностью и пристрастностью (усиленной