Афзаль молча надел ему на голову черный мешок.

– Помогите мне с этим неверным, – крикнул Афзаль; Броуди тут же оторвали от земли и сунули в машину, уложив на бок. Запихнули в багажник. Крышку захлопнули, и в лицо больно ударила волна сжатого воздуха. В ушах зазвенело, голова закружилась как при сотрясении. С мешком на голове, ослепленный, Броуди вроде даже вырубился на секунду или две.

Внедорожник тронулся с места, запахло выхлопными газами. Машина поехала улицами города. Что-то подсказывало Броуди: на сей раз никто Афзаля сдерживать не собирается. Почему? Что изменилось? От чего все бегут? Впрочем, куда бы ни собирались тюремщики, сам он для них бесполезен, как мертвый груз, тащить который – непозволительная роскошь. Теперь Броуди точно убьют. Впрочем, ему не привыкать.

В жизни под одной крышей с Ганнером – на лезвии ножа – самым страшным для Ника было осознание собственной трусости. Об этом он никому, кроме Джессики, не рассказывал, а если и не сказал бы, она ни о чем бы не догадалась. От страха избавиться не помогало ничто: ни армия, ни военная база Пэррис-Айленд, ни Ирак, ни сражения…

О том, кто он есть, Ник Броуди узнал в ночь, когда ему исполнилось двенадцать. Отец подарил настоящий «Би-эм-икс», и на несколько минут Ник поверил, будто семья у них полноценная.

– Ну, кто лучший в мире отец? – спросил Ганнер, вручая велосипед сыну.

– Ты, пап, – ответил Ник, от души желая, чтобы так было взаправду. Потом заметил в глазах отца угрожающий блеск и добавил: – Сэр.

Отец настаивал, чтобы к нему и дома обращались как к офицеру.

На третью ночь Ганнер, мертвецки пьяный, уснул за столом, так и не разобрав табельное оружие: пистолет калибра.45 и набор для чистки и смазки лежали рядом. Отец уронил голову на столешницу, открыв рот и роняя слюну. Мать Броуди Сибил как обычно заперлась в спальне и лежала под одеялом, сжавшись в комочек, точно улитка, в самом углу – лишь бы оказаться подальше от мужа.

Ганнер Броуди праздновал шестую неделю безработицы, пропивая пособие по увольнению. («Мне обещали: будет работа, что бы ни случилось! – орал он лучшему другу, бутылке бурбона. – У меня Серебряная звезда, а что они в своей жизни сделали, эти дрочилы? Они же обещали!») Перед тем, как вырубиться, он избил жену, приговаривая, дескать, не забеременей она сраным морпешиком, он не попал бы в такой переплет.

Ник, потеряв терпение, взял в кладовке бейсбольную биту и зашел к отцу сзади, ударил по спине. Ганнер Броуди взревел от боли. Пнул сына в пах, добавил удар локтем по голове и свалил на пол.

– На отца! Руку поднял! – кричал он. – Ударил офицера! Сволота мелкая! Ну, я тебе покажу!..

Схватив сына за волосы, он принялся колотить его головой о пол.

– Ганнер, прекрати! Убьешь ведь! Хватит! Убьешь! Это же твой сын! – вопила мать. – Мэрион, тебя посадят! Ты этого хочешь? Бога ради, прекрати! О, Дева Мария, Пресвятая Богородица!..

– Ты не понимаешь, червяк, – сказал Ганнер побитому сыну. – Вот когда ее бьешь, она балдеет.

Позднее, той же ночью Ник Броуди резко проснулся. На цыпочках прокрался в кухню и там застал отца: мертвецки пьяный, тот спал головой на столе, а рядом лежали заряженный пистолет калибра.45 и набор для чистки и смазки. Целых девять минут Ник Броуди, в одних трусах, стоял и не мог спустить курок. Он удерживал пистолет обеими руками, в каких-то трех дюймах от головы Ганнера…

Так он позднее рассказывал Джессике.

– Ненавижу его, – признавался он через несколько лет, когда они вдвоем возвращались с занятий по Сентр-стрит, тихой аллее, что начиналась сразу у школы. – Ненавижу его больше всех, эту сволочь. Чтоб он сдох. Я не знаю, как еще спасти себя и маму, Джесс. Я ведь почти спустил курок. Богом клянусь. Руки у меня дрожали, еще бы чуть-чуть… и все, пистолет бы выстрелил. Просто я не сумел. Сам не знаю почему! – прокричал он и побежал со всех ног к реке. Джессика устремилась следом, крича на ходу: «Броуди! Погоди! Стой!»