О том, что за все, в том числе и за само право жить, нужно платить, Настя узнала слишком рано.

Во время медицинского осмотра перед очередными соревнованиями по художественной гимнастике врачу не понравилось ее ЭКГ. Обычно все процедуры в медицинской организации, куда ее направлял тренер, были чистой формальностью, но в тот год пришел новый молодой врач, только что окончивший медицинский институт. Еще не уставший от рутинной работы, он долго изучал ленту, пока не нашел пару моментов, которых не должно было быть у здорового ребенка. Он тут же направил Настю к кардиологу. Ее мама тогда очень перепугалась и тут же позвонила тете Свете, маме Иры. Насте только-только исполнилось двенадцать, и с этого звонка в ее жизни началась черная полоса, которая на самом деле была ослепительно-белой из-за вечных коридоров больниц и ярких ламп.

Настя всегда выглядела болезненно. Бледная кожа, вечная усталость и стабильные падения в обмороки, но даже так она умудрялась ездить на сборы и занимать первые места на соревнованиях. И родители, и тренер списывали это на большую нагрузку и строгую диету, но настоящую причину нашли на эхокардиографии – двустворчатый аортальный клапан. Таким обладали всего один-два процента всего взрослого населения – настоящая лотерея, в которой никому не хотелось побеждать. Вечные тренировки лишь усугубили ситуацию. Насте было двенадцать. О гимнастике, которая за последние шесть лет стала смыслом всей ее жизни, пришлось забыть.

Все медали она тут же убрала с глаз долой, косметику выкинула, а купальники, мячи, ленты и булавы попросила маму продать или отдать кому-то. Новый смысл Настя нашла на сцене театрального кружка в ее гимназии. Конечно, театр не смог ей полностью заменить спорт, но свободное время, появившееся с уходом тренировок, нужно было чем-то занять, и вскоре места медалей заняли фотографии со сцены.

Стоило всем поверить, что ухода из спорта достаточно, чтобы порок сердца больше не давал о себе знать, как Насте стало хуже. Тетя Света выбила квоту и отправила семью Никольских в Москву на протезирование клапана. Насте было четырнадцать, и именно тогда тетя Света стала ее «феей-крестной».

Сейчас Насте исполнилось семнадцать, сердце давно уже не беспокоило, не считая тихого тиканья от работы протеза, о который разбивались тромбоциты, лейкоциты и эритроциты. За возможность жить приходилось платить. Настя платила синяками на бледных коленках из-за малейших ударов, простудой от еле ощутимого ветерка и темнотой в глазах, стоило только резко встать. Возможно, когда-нибудь она сможет заменить протез на более навороченный, но сейчас еще свежи были воспоминания о больничных палатах, слезах мамы и бесконечных белых коридорах.

Ровно в полночь ее поздравили Ира и Максим. Она уже в третий раз перечитывала поздравление от последнего.

Она, конечно, надеялась на целое полотно поздравлений и рассказов о том, насколько она важна для Максима, или в идеальном варианте – предложения встречаться, это был бы для нее лучший подарок на день рождения, но смирилась, что хорошего понемногу, и оправдала, к сожалению, пока еще просто лучшего друга фразой Чехова про сестру таланта. Настя перечитала сообщение, отложила телефон и легла спать.

Утром она встала пораньше, чтобы нанести макияж. Раньше красилась только перед соревнованиями и спектаклями и относилась к этому как к противной, но нужной процедуре, сродни взятию крови из вены или больничным капельницам. Косметика всегда напоминала ей о счастливых временах до операции и помешательстве родителей на контроле и безопасности. Но сегодня Настя чувствовала, что день должен, просто обязан быть особенным. Семнадцать исполняется лишь раз в жизни, впрочем, как и двадцать или тридцать четыре, но Никольская не думала об этом. Еще пару дней назад она одолжила у Иры пару кистей и одну из палеток с тенями, которые подруга притащила с собой целых пять штук (неудивительно, что у нее чуть не случился перевес).