Священник нахмурился.

Ближе к вечеру, через двадцать четыре часа после того, как Джим, едва держась на ногах, вошел в церковь, температура у него спала на три градуса, мышцы перестала сводить судорога, прошла ломота в суставах, в голове прояснилось, а грудь уже не болела при каждом вдохе. Но с лицом дела еще были плохи. При разговоре Джим старался не напрягать мимические мышцы, потому что, несмотря на кортизоновый крем, которым отец Гиэри смазывал ему лицо каждые несколько часов, губы и уголки рта постоянно трескались.

Теперь он мог самостоятельно садиться на кровати и передвигался по комнате, только слегка опираясь на руку священника. Когда вернулся аппетит, отец Гиэри накормил его куриным супом, а потом дал ванильного мороженого. Джим помнил о трещинах на губах, поэтому ел аккуратно, чтобы не приправлять еду собственной кровью.

– Я бы еще чего-нибудь съел, – признался Джим, покончив с порцией.

– Давайте сначала убедимся, что ваш организм готов усвоить суп с мороженым.

– Я в порядке. У меня всего-то был солнечный удар и обезвоживание.

– Солнечный удар может убить, сын мой. Вам нужен отдых.

Спустя некоторое время священник смягчился и принес еще немного мороженого.

– Почему люди убивают? – спросил Джим, почти не разжимая похолодевшие от мороженого губы. – Я не про копов. И не про солдат. И не про тех, кто убивает ради самозащиты. Я про других. Про отморозков. Почему они убивают?

Отец Гиэри устроился в кресле-качалке с прямой спинкой возле кровати и, приподняв одну бровь, посмотрел на Джима.

– Это очень непростой вопрос.

– Думаете? Возможно. У вас есть ответ?

– Могу ответить просто: они убивают, потому что в них поселилось зло.

С минуту они сидели молча. Джим ел мороженое, а священник покачивался в кресле. За окнами спускались сумерки.

Джим первым нарушил молчание:

– Убийства, несчастные случаи, болезни, старость… Почему господь вообще создал нас смертными? Почему мы должны умирать?

– Смерть – это не конец. По крайней мере, я в это верю. Смерть – это только переход, поезд, который доставит нас к воздаянию.

– Вы хотите сказать – на небеса?

– Или куда похуже, – немного поколебавшись, ответил священник.

Джим проспал еще два часа, а когда проснулся, увидел, что отец Гиэри стоит в ногах кровати и очень внимательно на него смотрит.

– Вы говорили во сне, – произнес священник.

Джим сел.

– Да? И что я говорил?

– Говорили, что враг близко.

– И все?

– Потом вы сказали, что он идет и скоро убьет всех нас.

Джима бросило в дрожь, но не оттого, что в словах священника была заключена некая сила, а потому, что подсознательно очень хорошо понимал, что они значат.

– Это все сон, – сказал Джим. – Просто дурной сон.

Внезапно проснувшись в три часа ночи в доме приходского священника, Джим резко сел на постели и услышал собственный голос:

– Он всех нас убьет.

В комнате было темно.

Джим на ощупь включил прикроватную лампу.

Никого. За окнами темнота.

Его охватило странное, но неотступное чувство, что где-то совсем рядом притаилось нечто гораздо чудовищнее того, с чем когда-либо приходилось сталкиваться простым смертным, или того, о чем когда-нибудь упоминала история.

У Джима мурашки побежали по коже. Он встал с кровати, надел пижаму священника, которая явно была ему не по размеру, и замер, не понимая, что делать дальше. Потом выключил лампу и босиком прошел к одному окну, а затем ко второму. Комната помещалась на втором этаже. Ночь стояла темная и тихая. Если там что-то и было, оно уже ушло.

На следующее утро Джим уже в своей одежде, выстиранной для него отцом Гиэри, вышел в гостиную и провел там большую часть дня, сидя в кресле и положив ноги на пуфик. Обветренное и обожженное солнцем лицо ощущалось как маска. Он читал журналы и дремал, а священник тем временем занимался делами прихода.