На углу мы столкнулись с несколькими фигурами в мешковине, которые, кряхтя от натуги, волокли рельс. Им пришлось остановиться, чтобы мы смогли пройти. Они не выказали удивления при виде нас, а вот мы – да. Узники обратились к нам на венгерском.

– Значит, и вам не повезло оказаться в месте получше, – усмехнулся один из них с притворным сочувствием.

Нас оглушила какофония криков:

«Бросайте жратву!» … «Сигареты, расчески, ножи!» … «Есть у кого хавчик? Быстро!» … «Сигареты, сигареты!» … «Кто-нибудь есть из Кошице?»[15] … «Из Орадя?»[16] … «Лученец?»[17]… «Кто из Будапешта?! Будапешт?!» … «Какие новости дома?» … «Жрачку! … Скорее!.. Бросайте!» … «Продукты, продукты!» … «Идиоты, у вас все равно все отберут в душевых!»

В шоке, мы тупо таращились на кричавших. Подошел эсэсовец, и люди с рельсом утихли. Мы тоже молчали.

– Стой! – последовала команда.

Мы вразнобой, в беспорядке остановились в конце улицы у длинного одноэтажного барака. Вывеска на фасаде гласила: Schreibenstube – «Канцелярия».

Несколько заключенных шагнули в нашу сторону. Их движения были уверенными, костюмы в полоску – получше и поновее. На ногах – ботинки, отполированные до блеска. На груди у каждого нашиты треугольники из яркой цветной ткани. Под ними – хромированные бляхи с четырехзначными номерами. Голубые повязки на рукавах украшали узоры – привет с родины – и надписи: Blockälteste – старшина блока.

Старшины были сама заносчивость и самоуверенность. С виду они мало чем отличались от остальных. Но только с виду.

Так мы впервые встретились с большими шишками: лагерной аристократией, проклятыми богами этого проклятого мира.

Сразу расскажу о том, чего я не знал тогда, но позднее, за четырнадцать месяцев, прочувствовал в полной мере, хотя почти не выходил из полузабытья. Нацисты специально, с присущей им систематичностью, учреждали в лагерях смерти хрупкую иерархию парий. Их самих за колючей проволокой были единицы. Распределением еды, насаждением дисциплины, прямым надзором за работами и наказаниями на низшем уровне занимались надсмотрщики, выбираемые из общей массы в случайном порядке, – иными словами, исполнительная власть.

За этим, безусловно, стояла психология. Тот, кто выдумал такую систему, хорошо знал глубинную природу человека. За исполнение своих изуверских обязанностей надсмотрщики, избранные немцами из числа заключенных, получали не только суп погуще, одежду получше и возможность воровать, но еще и власть – самый сильный наркотик. Безграничную власть над жизнью и смертью. Была создана разветвленная структура должностей, практически одинаковая во всех лагерях, и ее старательно придерживались. Начальство набиралось прямо из транспортов, раньше других прибывших на место будущего лагеря. Эсэсовский шарфюрер тыкал пальцем в первого попавшегося пленника:

– Будешь Lagerälteste – старшиной лагеря.

Другого «назначали» лагерным писарем. Эти двое набирали остальных. Естественно, выгодные должности старались дать родственникам, друзьям и знакомым. Вот как получалось, что все начальство в лагере могло состоять из жителей одной области, а то и одного городка. Только рядовых вербовали из транспортов, прибывавших позднее.

На самой нижней ступени лестницы лагерного командования стояли младшие «капо». Каждый руководил бригадой из десяти-пятнадцати человек, которая работала на строительстве по заказу какой-нибудь частной компании, платившей за рабский труд. Нацистское государство получало от двух до двух с половиной марок за раба. Обязанностью младшего капо было заставлять заключенных трудиться – под присмотром гражданского прораба,