Широкополосное загородное шоссе 32 чудесным образом оказалось очищенным от снега. Когда мы проехали часть пути, усеянного заправочными станциями и круглосуточными магазинами, и въехали в участок, проходящий через заказник «Бриллион», с густыми деревьями по обеим частям дороги, нам стало казаться, что было уже позже пол-одиннадцатого ночи.

– А можно включить музыку? – спросила Миша у Генри. Мы уже двадцать минут слушали новости о погоде и ситуации на дорогах из-за паранойи Генри насчет непроходимых условий пути. – Кажется, мы, как Гензель и Гретель, оставляем крошки, чтобы выбраться из леса.

– Мы будем дома через час и пятнадцать минут, – заверил нас Генри. Чтобы успокоить Мишу, он переключил спутниковое радио на хип-хоп станцию.

Осознание того, что скоро окажусь дома, не помогло мне почувствовать себя лучше, даже когда покалывание кожи головы прекратилось.

Прощальные слова Кирстен сбили меня с толку. Трей был единственным человеком, которому я полностью доверяла с тех пор, как все это началось, – теперь же у меня были основания полагать, что моя паранойя по поводу его объяснения появления в торговом центре в Грин-Бей в день смерти Оливии, была обоснованной. Хотя мы держались за руки, расположившись на заднем сиденье «Мерседеса», я не почувствовала его прикосновения. Я не раз чувствовала на себе его взгляд, полный надежды встретиться со мной глазами, но отказывалась смотреть на него. Утром, проснувшись, я больше всего хотела увидеть его, но сейчас мне было интересно, знает ли он, что его связывало с Вайолет или что представляет угрозу для меня.

Была также вероятность – хотя я не хотела в это верить, так как знала Трея всю жизнь, – что он нарочно позволял мне быть ближе к опасности и даже помогал противодействовать Вайолет в ноябре, потому что хотел, чтобы я попала в беду и перестала быть препятствием на пути к ее цели. Казалось неправдоподобным, что Трей дошел до такой крайности, чтобы уверить Вайолет в том, что она могла продолжать убивать людей. И все же было бы наивно с моей стороны исключать возможность того, что он может – сознательно или нет – быть ее сообщником.

– И все же, как вы думаете, как именно луна влияет на Вайолет? – спросил Генри. – Может, она раз в месяц должна приносить жертву, чтобы способность предсказывать смерть обновлялась…

Генри признался, что оставил лунный календарь в моем почтовом ящике, – но мне вдруг показалось странным, что он это сделал за несколько дней до того, как Миша рассказала ему про то, чем мы занимались последние пару недель.

– Подожди-ка. Я думала, лунная теория принадлежала тебе, разве нет? – вслух удивилась я. – Ты же сказал, что положил календарь и некрологи в мой почтовый ящик?

Генри пояснил:

– О, это не моя теория. Какой-то аноним прислал мне этот календарь. Без обратного адреса, но с почтовой маркой Лейк-Форест… – Генри, останови машину, – послышалось низкое рычание Миши.

– Что с тобой? Тебя тошнит?

– Просто останови. Сейчас же.

Генри остановился, и шины захрустели по тонкому слою снега, выпавшему уже после того, как проехали снегоуборочные машины. Я наклонилась к передним сиденьям, оказавшись между Генри и Мишей, чтобы посмотреть через лобовое стекло, – мое сердце замерло, когда я разглядела то, что первой заметила Миша.

Фары освещали спину стройной девушки с длинными темными волосами, которая шла босиком по снегу примерно в тридцати метрах от нашей машины. На ней было шелковое платье с цветочным узором и розовый кардиган. В правой руке она держала пару босоножек на каблуках цвета яичной скорлупы. Они выглядели точь-в-точь как те, которые купила Оливия накануне своей смерти, – босоножки, которые подходили к ее платью для Осеннего бала.