Пожалуй, только после этого разговора господин Златовратский вполне осознал, сколь странные люди волею судеб оказались гостями в его доме. До сих пор он вовсе не замечал не только молчаливую Веру, но и юную Софи, считая ее каким-то очередным увлечением своей не в меру экзальтированной супруги. Отдельные людские судьбы внимания господина Златовратского удостаивались крайне редко. Другое дело, история Рима…

Впрочем, Вера нешуточно заинтересовала его, а вместе с ней поневоле попало в сферу внимания и все остальное… Девочка Домогатская, приехавшая в Сибирь за погибшим не то женихом, не то… непонятно кем. Французский мсье, с которым она, оказывается, путешествовала прежде… Куда же он потом подевался? Хозяин Веры, читавший прислуге стихи Гейне… Да, все это кажется весьма странным… Но вот Вера интересуется его возлюбленной латынью, любовь к которой он так и не сумел привить не только ни одной из трех своих дочерей, но и ни одному из практически ориентированных учеников егорьевского училища. Таково, видно, проявление иронии мироустройства: горничная взбалмошной заезжей девицы по собственной воле изучает латинскую грамматику и, если верить ее словам, уже читала «Размышления» Марка Аврелия в переводе…

Совершенно не будучи протестантом, факты наличной жизни господин Златовратский умел принимать со стоическим смирением и, по возможности, не без приятности для себя.

– Хочешь ли, Вера, чтоб я тебе объяснил? – спросил он странную горничную.

– Премного благодарны будем, – тут же, нимало не колеблясь, ответила Вера.

Досуг Веры, таким образом, заполнился весьма полезными и интересными для молодой женщины штудиями. Но в душе все равно не наступал покой.

История с гибелью Дубравина продолжала тревожить первобытный, но от природы сильный мозг Веры. Что-то здесь было не так, и далеко не все концы связывались с положенными им концами. Понятно, что юная, глупенькая Софи этого не видит, тем более что она нынче уж другими делами занята… Ладно, пусть Дубравин ехал в Егорьевск вместе с новым управляющим и жалованьем для прииска. Напали разбойники, отобрали деньги и всех убили. Пускай, здесь все покуда понятно. Управляющего не добили до конца, он потом очнулся, шел по тайге, вышел к людям. Хорошо. Он же принес с собой бумаги Дубравина, взятые у трупа. С его слов известно о гибели кучера и казаков, сопровождавших деньги. Но ведь с Дубравиным непременно должен был ехать Никанор. Куда же он подевался? Тоже убит? Но управляющий вовсе о нем не поминал. Ни как о живом, ни как о мертвом. Забыл? Да Никанора, пожалуй, забудешь! Может, Никанор вовсе с хозяином не ехал, остался по какой-то надобности или поехал вперед? Натянуто, да и уж потом-то он бы объявился, стал бы про Дубравина узнавать. Но ничего такого не было. Значит, ехали вместе. Но зачем же управляющему врать о чужом ему Никаноре? И что же все-таки стало на самом деле с дубравинским камердинером? Как узнать? В Егорьевске Никанор не появлялся – это точно и обсуждению не подлежит. Помимо его заметности, он бы нашел способ оставить Вере весточку.

Где еще мог бы появиться Никанор, если бы остался в живых? В селах, у крестьян? Нет, то вряд ли. Внешность у дубравинского камердинера, прямо скажем, разбойничья. А крестьяне в селах и так как в осаде живут. Прислуга, из деревни родом, рассказывала, да и ссыльный тот, господин Коронин, Софи говорил, а Вера слышала. Только нынче по сибирским лесам да трактам без малого пятьдесят тысяч разбойников, да ссыльных, да беглых каторжников шляется. Всем есть-пить надо, да одеться, да бабу. Грабят, жгут, насильничают почем зря. Что крестьянам делать? Как увидят, бьют их нещадно, жестоко, по-звериному, до смерти. Кто осудит? Господин Коронин, похоже, не осуждает…