– Сара, я не знаю, но уверен, что это скоро пройдет. Помнишь, что нам сказали в центре Анны Фрейд? Потому мы и решили переехать: новая жизнь, новое место и новые сны. Никаких старых воспоминаний.

– Да, конечно. До завтра?

– До завтра. Люблю тебя.

– Люблю тебя.

Услышав, как она повторила его слова, Энгус нахмурился и нажал «Отбой». Он сунул телефон в карман и поднял тяжелый рюкзак, чувствуя себя альпинистом перед восхождением. Тяжелая бутылка с вином в рюкзаке звякнула обо что-то твердое, похоже, что об его швейцарский армейский ножик.

Он старался держаться камней и песка – так безопаснее. Повсюду витал резкий запах гниющих водорослей, над головой орали и мяукали чайки, будто горячо обвиняли его в том, чего он не делал.

Вода ушла, оставив лежать в грязи посеревшие металлические цепи, к которым крепились пластиковые буйки. Справа на Энгуса безразлично глазели белые дома, раскинувшиеся на поросшем лесом извилистом берегу огромного острова Скай, а слева скалистым куполом возвышался Салмадейр, покрытый высокой травой и истыканный ельником. За елками Энгус разглядел крышу особняка, принадлежащего шведскому миллиардеру.

Джош рассказывал Энгусу о Карлссене: тот приезжал сюда на месяц – порыбачить, поохотиться, полюбоваться видами заливов Лох-Хурн и Лох-Невис, омывающими полуостров Нойдарт с его заснеженными горами.

Согнувшись под тяжестью рюкзака, Энгус устало брел дальше. Вдруг он поднял голову и обвел взглядом горный хребет. Великие вершины Нойдарта, последний кусочек дикой природы в Западной Европе. Глядя на загадочные вершины, Энгус понял, что до сих пор помнит, как они называются. Бабушка столько раз показывала ему Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор и Фрух Бэнь.

Звучало прямо как стихи. Энгус не очень любил стихи, но все на этих островах было пропитано поэзией.

Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор, Фрух Бэнь.

Он потащился вперед.

Вокруг царила непривычная тишина, прямо какое-то царство спокойствия. Никто не рыбачил с лодок, берег оказался пустым, даже машин не было слышно.

Энгус взмок и едва не поскользнулся. Он не переставал удивляться здешней погоде. Воздух был кристально чистым, и Энгус различал в синей дымке на горизонте паром, идущий из Армадейла в Маллейг.

Во многих домах, построенных среди елок и рябин, окна были закрыты зимними ставнями. Вот в чем причина тишины – безлюдье. В этом отношении великолепный уединенный полуостров Слейт на юге Ская чем-то напоминал шикарные лондонские квартиры – богатые жильцы пользовались ими лишь по нескольку дней в году. Недвижимость являлась выгодным вложением инвестиций, обычным способом хранения денег. На других островах архипелага не столь красиво, но забавно, что именно там жизнь бьет ключом – и дома стоят гораздо дешевле.

Красота этих мест была их проклятием.

Но все равно здесь было красиво. И уже начинало темнеть.

Путь занял пятьдесят тяжелых минут: ботинки постоянно вязли в серой грязи, а один раз он вообще свернул не туда – стал держать направление на Салмадейр и увидел в сгущающемся сумраке два ряда ржавой колючей проволоки, а за ними – стеклянную стену гостиной в особняке миллиардера.

Вместо того чтобы обогнуть Салмадейр по пляжу, он зачем-то взял слишком влево.

Энгус вспомнил, что Джош говорил ему про ночь на грязевых отмелях. Запросто можно погибнуть. Люди погибают.

И как часто? Раз в год? Раз в десять лет? Перейти улицу в Лондоне куда страшнее, чем гулять на Торране. И преступности тут нет, и экология хорошая. Детям на острове будет лучше. Кирсти здесь будет лучше.

Медленно преодолевая знакомый путь, Энгус продрался сквозь кусты утесника и взобрался на скользкие камни, сплошь покрытые ракушками морских уточек. Он где-то до крови ободрал руку, устал и исцарапался. Северный ветер пах пометом чаек, фукусом