В тот момент Эдуард даже не мог представить, как круто повернёт его жизнь этот маленький, нарисованный на скорую руку рисунок.

– Нравится? – спросил опустившийся с небес художник.

– Да, очень! Просто великолепно. Я обожаю лошадей. Готов на них смотреть и говорить об этих прекрасных созданиях всё время. Они так грациозны…

– Вы жокей?

– Я? Ну что вы? Нет. Я всего лишь директор магазина.

– В наше дефицитное время слово «всего лишь» к должности директора магазина не подходит, – подметил художник, улыбаясь.

– Ну, я не жалуюсь. Но всё равно, все материальные блага меркнут перед этим, – и Эдуард указал на рисунок.

– На самом деле я рисовал её с натуры, – смущённо заметил художник.

– В самом деле? И где же? Интересно было бы взглянуть на неё, – оживился Эдуард.

– Для этого далеко ходить не надо. Вот она стоит.

И художник махнул кисточкой куда-то в сторону многочисленной толпы.

Её невозможно было не узнать. Это была очень красивая молодая цыганка с вьющимися локонами густых чёрных волос, на которых игриво поблескивало полуденное солнце. Непокорная чёлка чуть прикрывала большие смоляные глаза, в которых поселились задорные смешинки. Белоснежная улыбка, точёные линии бёдер, лёгкие движения дополняли сходство с красивой лошадью благородных кровей. Она, улыбаясь совершенно детской улыбкой, протягивала прохожим билетики счастья, которые вытаскивал из коробки зелёный попугай, сидящий у неё на плече. Стоя на углу парка, где заворачивала дорожка, она своим весенним сиянием затмевала безликую толпу. По крайней мере в тот момент так казалось Эдуарду.

«Действительно похожа!» – подумал Эдуард, вновь переведя взгляд на рисунок.

Ему вдруг стало грустно. Грустно ему становилось всякий раз, когда он видел молодую девушку и понимал, какая пропасть лет пролегла между ними. Робкий и застенчивый по природе, он так и не научился обращаться с женщинами. Стоило ему заговорить с кем-то из противоположного пола, как всё лицо его наливалось пунцовой краской, а сам он превращался в заикающийся помидор, который спотыкался на каждом слоге и по пять раз повторял одно и то же. Эдуард очень страдал от этой своей особенности. Когда же он научился владеть собой, разговаривая преимущественно с женским персоналом своего универсама, оказалось, что теперь уже поздно и он безнадёжно постарел. Единственной женщиной, рядом с которой ему было просто и спокойно, была его мама – Любовь Александровна.

Любовь Александровна была из тех матерей, которые свято считают, что в жизни их детей ничто не имеет право происходить без их ведома. Её всеобъемлющая, бьющая через край материнская любовь стальными цепями приковала сына к пышной юбке, за которой тот нашёл своё тёплое местечко в жизни. Любовь Александровна твёрдо верила, что её Эдик если и не гений, то почти гений, а не согласиться с этим, по её мнению, мог только идиот. По своей природе она была мягкой и добродушной женщиной, но если дело касалось её ненаглядного Эдика, Любовь Александровна превращалась в свирепую медведицу, готовую начать атомную войну, лишь бы защитить своего сыночка и сберечь его для недостойного человечества.

Две недели назад Любовь Александровна пришла к неутешительному выводу, что её сын бледен. Навскидку вспомнив парочку страшных диагнозов, вычитанных из медицинских журналов, она, взяв сына под мышку, потащилась по врачам. После осмотра у первого врача Любовь Александровна осталась крайне недовольна, потому что тот нашёл её сына абсолютно здоровым. Высказав в красноречивых фразах, изобилующих уничижительными сравнениями, всё, что она думает про закоснелую советскую медицину, Любовь Александровна назвала доктора медицинских наук шарлатаном и повела отпрыска к другому светилу науки. Следующий доктор, который, по своему несчастью, слыл в глазах Любови Александровны умным врачом, подтвердил отменное здоровье Эдуарда, чем вызвал очередную порцию разоблачений в адрес многострадальной медицины. В этот раз разгневанная мать при оценке врача ограничилась клеймом «неуч». Третий врач, который принял Любовь Александровну и её сына, уже был предупреждён о воинственности женщины и её бескомпромиссном желании во чтобы то ни стало отыскать таинственную болезнь, мучившую её сына. После осмотра врач поцокал языком и, сделав озабоченное лицо, сообщил ошеломлённой Любови Александровне, что у её сына прогрессирующий «Syndromum fatigatio». Эффект от этой новости получился странным. Вместо того чтобы взволноваться за здоровье горячо любимого сына, мать обрадовалась и потом долго жала руку доктору. Внимательно выслушав врачебные предписания, Любовь Александровна сказала, что всегда доверяла отечественной медицине и, сделав подобающее случаю скорбное лицо, вышла из кабинета.