Накануне этого дня Кирилл долго обсуждал с Юлей, как могут отменить верующим людям их священное право и последнюю отдушину— походы в храмы и церкви. Хотя Кирилл не соответствовал статусу последней моды – быть верующим, он тем не менее глубоко им сочувствовал. В прессе вылезла демоническая сила, с экранов доносились проклятия всем, кто нарушит «священную Самоизоляцию». Кириллу вдруг показалось, что светлый праздник Пасхи подменили каким-то инфернальным сатанинским культом-торжеством самообречения на одиночество, на духовную нищету.

Кирилл позвонил своему коллеге по работе, необходимо было уточнить задание, которое прислали на почту. В разговоре речь зашла о религиозном празднике, куличах. Максим относительно недавно влился в рабочий коллектив, и у Кирилла уже сложилось о нём некоторое представление. Характерной чертой Максима был его «воинствующий атеизм», как сперва показалось Кириллу. Но воинствующий атеизм на самом деле был чем-то добрым и советским, означающим, прежде всего, веру в добродетель науки, а не в религию. В новых условиях это явление отражалось иначе. На все религиозные праздники Максим с регулярным ехидством присылал в общий чат группы издевательские шутки над верующими, над их святынями, каждый раз унижая их и подчёркивая скудоумие. Взрослые и мудрые люди никак не реагировали на эту бестактность. За всю свою жизнь они видели много таких «Максимов», и реагировать теперь, на склоне лет, им не было никакой нужды, они, видимо, пропускали эти высмеивания как назойливый писк комара.

Атеизм, по мнению Кирилла, не должен выражаться в обидных высказываниях, в злых надругательствах и оскорблениях. Создавалось впечатление, что Максима в детстве кто-то очень сильно обидел. Этот кто-то наверняка имел отношение к церкви и религии.

– Представляешь, – начал Максим, – после очередного сборища в храме заболели ещё двадцать человек!

Максим был вне себя от ярости. Кириллу казалось, что новость о распространении заразы среди верующих даже нравится Максиму. А это фарисейская забота якобы об их здоровье подчёркивала особенное лицемерие говорящего.

– Но, подожди, откуда тебе знать, что именно поход в храм стал причиной инфекции? – вдруг парировал Кирилл. – Я читал, что самовнушение даёт эффект плацебо. Это когда человек уверен, что нет опасности, отсюда отсутствие страха и стресса, высокий уровень иммунитета – и инфекция не попадает, – продолжал он.

– Это и так понятно! – почти кричал с каким-то возвышенным чувством в голосе Максим. – Где скопление людей, там и будет зараза. Моя мать – врач, и она говорит, что смертность высокая, что всюду врут и занижают цифры! – с надрывом в голосе сказал Максим.

– А что же тогда ты молчишь про метро? Где не так давно создали огромную очередь на пропуск через турникеты! – заметил Кирилл.

Максим замялся, начал что-то бессвязное говорить, ведь его увели от цели, от главной мишени – чувств верующих людей. На этом разговор быстро скомкался, и Кирилл, решительно попрощавшись, повесил трубку.

– Добро пожаловать к праздничному столу, – доносилось с кухни. Юля вместе с сыном Гришей сидели за праздничным пасхальным столом. В центре стоял самодельно испечённый Пасхальный кулич. Он был красивым, ярким, от него веяло каким-то свечением и благоуханием.

– Это ты сама испекла? – спросил Кирилл у супруги.

– Конечно, – ответила Юля.

И действительно, Кириллу стало вдруг не по себе, его супруга была мастерицей на все руки. Даже если бы магазины закрыли все, с ней бы он не пропал. Кирилл любил Юлию безусловно, но эти её качества домохозяйки и заботливой материли только усиливали чувства Кирилла. Бессознательно любовь от матери постепенно переходит на замещающий её субъект, и сила этой любви будет целиком зависеть от способности девушки копировать мать. Все мужчины испытывают подобную психологическую дилемму, но Кирилл один из немногих, не только испытывал, но и осознавал её как объективную реальность.