– Купила в Покровском женском монастыре. Туда её принесла какая-то бабка.

Анька долго молчала. Юлька не останавливалась. Вошла красивая медсестра в розовых штанах и синей косоворотке. Она держала в руках лоток со шприцами.

– Готовьтесь к уколам, дамы.

Ледяной взгляд красавицы не сулил ничего хорошего. Встав бок о бок, две пациентки рассеянно созерцали жалкий пейзаж за окном. Там вихрем кружились жёлтые листья. Солнце то появлялось, то исчезало за облаками. По подоконнику взад-вперед расхаживали два голубя. Мед сестра уколола больно и ушла молча. Потерев попы,  Кременцова и Анька уселись каждая на свою кровать.

– Да всё это бред,– заявила Анька.

– Что, бред?

– Да панночка– бред. Гоголь написал, что это придание. Значит, сказка.

– У любого придания есть фактическая основа. Я это точно знаю. Вий, предположим, бред. А панночка– вряд ли.

Но скептицизм в глазах Аньки был непоколебим.

– У Хусаинова любимый писатель был Гоголь,– добавила Кременцова,– видимо, он её раскусил.

– Кого? Рыжую?

– Ну конечно!

Дёрнув на себя ящик тумбочки, Анька вынула из него игральные карты и стала их тасовать.

– Да всё это бред!

– Что – бред?

– Да вообще, всё. Я в сказки не верю.

– А кто ж тогда заорал то в поле? Почему у тебя вдруг ранки открылись спустя аж год?

– Маринка, паскуда, заверещать могла, чтоб я проссала французские джинсы. Ранки открылись из-за того, что я пробежала пять километров. Плюс к тому– диабет.

– Да ты просто дура,– холодно бросила  Кременцова,– мы с тобой в одной лодке посреди океана, а ты плюёшь мне в лицо, хотя я тебе ничего плохого не сделала!

– А с какой это поросячьей радости мы с тобой в одной лодке, да посреди океана? Не понимаю.

– Ты всё, коза, понимаешь. Рыжая убивает всех, кто знает, что она-панночка. А ещё она убивает либо калечит тех, кто идёт к разгадке или распространяет сведения, наводящие на неё. Ты всё это понимаешь. Мы с тобой теперь знаем, кто она– поэтому нам не ссориться надо, а действовать сообща! Иначе – кранты.

– Кранты?– как-то тихо, вяло, брезгливо переспросила Анька, взглянув на Юлю. Взгляд её был печальным и удивлённым. Юля молчала. Она ждала продолжения. И не зря ждала– швырнув карты, Анька с яростным воплем бросилась на неё. Судя по всему, её целью было как минимум расщепить собеседницу на молекулы.  Кременцова была и ниже, и тоньше Аньки, но ей понадобилось четыре секунды, чтоб нежно её скрутить, уложить на койку мордочкой вниз, держа за запястье, и крепко шлёпнуть по заднице.

– Уймись, дура!

– Сука! Гадина! Мразь!– захлёбываясь слюной, верещала Анька. После шлепка она не пыталась вырваться, осознав, с кем имеет дело, но материлась и выгрызала пух из подушки долго ещё. Потом успокоилась.

– Пусти, хватит!

– Ты точно всё поняла?

– Да, точно. Пусти!

Тут привезли ужин– чай с молоком, картошку и баклажаны.

– Я не хочу,-прошептала Анька, лёжа ничком.  Кременцова взяла две порции. Закрыв дверь, достала консервный нож и зверски всадила его в железную банку с изображением хрюшки. По палате растёкся запах подтаявшего свиного жира.

– Анька, вставай! Смотри, какая тушёнка!

– Я не хочу,– повторила Анька, но уже с раздражением. Было ясно, что она хочет, ещё как хочет. Открыв тушёнку, Юлька сделала то же и с банкой красной икры.

– Анютка, вставай! Икра тебя тоже ждёт.

– Пускай ждёт! Не буду.

Вывалив половину тушёнки в одну тарелку, а половину– в другую, Юлька перемешала её с картошкой. Потом поставила чайник, сделала бутерброды. Потом взяла Аньку за ноги и рванула со всей силы. Анька также изо всей силы вцепилась в койку. Стальная койка, весившая не меньше ста килограмм, проехала пол-палаты. С большим трудом отодрав от неё ревущую Аньку, Юлька впихнула её за стол и дала ей ложку.