Шон придал себе беспечный вид и отреагировал, – о, наконец-то я поеду домой, а то сидеть в этой дыре порядком надоело.

Сержант внимательно посмотрел на парня, криво улыбнулся, – три дня, у вас ровно три дня.

– По машинам, – скомандовал он.

Все расселись по местам и машины унеслись со скоростью уходящего солнца за горизонт.

Когда гости уехали, Шон бросился к компьютеру, Бади следовал за ним по пятам. Забыв про голод и усталость они принялись изучать данные. Возмущения шкалы были просто запредельны. Более двухсот процентов прироста массы по всем точкам. Что могло дать такой скачок? Шон знал, что его зонды, которые он обслуживает, дают данные только из тропосферы земли. Это может означать, что в нашей атмосфере зародилось нечто, что размножается с поистине катастрофической скоростью. Но большая часть данных поступает со спутника, а там для определения цифр берутся пробы из всего что только можно в пределах от ядра земли до мезосферы. Затем только все данные передаются в общий аналитический центр. И возможно именно там, уже известно, что произошло.

Шон не мог заснуть, мысли мучали одна сменяя другую. Бади, вначале следовал по пятам, потом устал и растянулся на ковре.

Было далеко за полночь, Шон решил рискнуть и влезть в головной компьютер центра. Когда-то он напрямую передавал данные о надвигающемся урагане и ему был дан код доступа.

– А, вдруг, – сказал он шепотом, вводя код.

И о чудо! Сработало разгильдяйство сотрудников центра, они забыли заблокировать код Шона и он смог увидеть суммарно все данные по все планете со всех точек. Оказалось, что прирост везде. Не только в атмосфере, но и за ее пределами и в глубине земли. Но цифры были не так однозначны, если смотреть в системе полей, то стало понятно, что прирост пульсирующий. То снижается, то повышается, но все же масса накапливается, но масса не биологическая, как думал Шон вначале, а энергетическая. Изначально идет приток энергии, которая накапливаясь создает вес, от этого зонды фиксируют ее, как биомассу.

– Черти что! – сплюнул Шон и отвернулся от монитора.

За спиной оказался Бади и он внимательно смотрел в экран.

– Элиа, хватит раздумывать! – Нау был возбужден до крайности, – пора возвращать Шона! Мы без него здесь ни черта не разберемся!

– Нау!!! – Элиа сморщил брови на переносице, – если ты еще раз ругнешься, я тебя уволю! Пойдешь в пустыню, как твой любимый Шон!

Нау осекся, все знали, что ругань в холдинге под запретом. Любая. Здесь это считалось, как предательство.

Вся группа собралась в кабинете, который был закрыт четыре года. Здесь все было как при Шоне, даже его любимая металлическая кружка стояла на столе. Бумаги лежали кипой. Вокруг аппаратура, посреди кабинета кресло, напоминающее кресло зубного врача. На стене обычными кнопками прикреплены чертежи, расчёты, высказывание распечатанное на принтере: «Если в первый момент идея не кажется абсурдной, она безнадежна.»

И фотография Аиши. Она совсем еще девчонка, волосы спутаны на лице, солнце слепит, отражаясь в ее зеленых омутах глаз, на щеке прилип песок, она смеется и пытается закрыть лицо руками. Это они вместе на пляже. Воспоминания, как острый клинок врезались в грудь, в горло. На ее глазах выступили слезы, губы задрожали, но усилием воли, она пыталась подавить в себе огненный поток обиды, непонимания и отчаяния.

За что он так с ней поступил. Она верила ему. Он был первый ее мужчина, первый, кому она открыла свое сердце и отдала свою девичью честь. Она любила его. Его невозможно было не любить. Шона все любили. Он был умным, добрым, с ним было всегда весело, даже когда ему было плохо, он умудрялся смеяться. С ним не было уныния, никогда. Он был бесконечным. Не было чего-то. чтобы Шон не мог понять, осмыслить и простить. Никогда не таил обиду, даже если ранили в самое сердце. Никогда. Но, как он мог так поступить с ней. Он называл ее своей любимой девочкой, ласточкой, ягодкой. Она так любила все эти их слова, его руки, которые научили ее теплу, нежности и наслаждению. Невиданному наслаждению, которое можно получить только от любимого мужчины. Она любила его глаза, бесконечно голубые в которых не было дна, там отражалось небо, вселенная, в них можно было войти и захлебнуться от пространства, и лететь бесконечно в его глубине, ощущая его самого рядом. Он всегда рядом. Его губы, четко очерченные, всегда улыбающиеся губы, которые научили ее, каким сладостным бывает поцелуй, медленный вперемежку с шепотом или страстный со вкусом крови и с недостатком кислорода. Она любила его мысли, сумасшедшие, парадоксальные, всегда вразрез общему мнению, но именно этот его особый взгляд на вещи, часто спасал всех от неминуемых катастроф. Она любила его всего. Он был ее мужчина, ее единственный, ее любимый, ее предатель.