– «Признание». Это название песни, она очень известная.

Я смотрю на него во все глаза. Сложно поверить, что он не просто знает эту песню, но еще и угадал всего с пары нот.

– У моего папы она была любимой, – зачем-то поясняю я.

– У меня так же, – откликается он.

Я хмурюсь.

– Тебе нравилась эта песня?

– Нет, ее очень любил отец.

Мы вдруг замолкаем, заметив, что оба говорим о своих отцах так, словно их больше нет.

Он тянется за пультом, меняет язык в программе на хангыль[10] и парой уверенных нажатий быстро вбивает в строку выбора нужные цифры.

Когда начинает играть музыка, у меня внутри все замирает. Это та самая песня. Я сразу узнаю и мелодию, и особый звук синтезатора. Тогда парень начинает петь – а я забываю как дышать.

Раньше я никогда не обращала внимания на слова этой песни, но теперь они окутывают меня, словно шелк, и рассказывают о смелости любить, даже если приходится бороться против целого мира.

Голос парня далек от идеала, он грубоват и иногда фальшивит, но в каждой фразе, в каждом слове звучат неприкрытые, беззащитные чувства.

На меня накатывает воспоминание о том, как пять лет назад я сидела, скрестив ноги, на больничной койке отца.

Мы играли в карты, разложив их на одеяле, и откуда-то слышалась та самая песня. Нам было так весело, что мы смеялись до слез, и я подумала: «Как же я рада. Вот бы это счастье никогда не кончалось, и так было бы всегда!»

Но ничто не длится вечно.

На экране высвечивается счет: 86 очков.

Таймер показывает, что время вышло. Парень поднимается на ноги, поправляя гипс на руке, и я непроизвольно встаю следом.

– Спасибо тебе, – неуверенно говорит он, а затем кланяется. Я отвечаю тем же – наверно, выглядит странно, но почему-то мне так не кажется.

Я хочу сказать ему, что это он должен был выиграть, и любое жюри поставило бы ему гораздо более высокий балл, чем мне. Ведь настоящий музыкант не просто исполняет песню, а заставляет слушателей испытывать самые разные чувства. Мое сердце сильно сжимается от воспоминаний, которые всколыхнуло его пение, и я ясно вижу в этом парне ту самую искру. Очень хочется спросить, в чем источник его огня и как мне отыскать свой.

Но я лишь молчу. А он тихо выходит из зала, прикрыв за собой дверь.

В фойе я натыкаюсь на Боми – она как раз стягивает через голову свитер с логотипом университета.

– Привет, Дженни, – здоровается она, заметив меня, и начинает запихивать вещи под барную стойку. – Ты домой? Тогда держись подальше от Олимпийского бульвара и Норманди-авеню: там идет какой-то корейский фестиваль и все перекрыто.

Дядя Джей отдергивает занавеску, закрывающую вход в кухню. В руках у него поднос с тарелками, полными жареного риса с кимчи и яйцом.

Боми старательно прячет взгляд, укладывая свою сумку на место моей.

– Босс, – говорит она, передавая мои вещи через стойку, – можно, я уйду пораньше в воскресенье? Мне нужно готовиться к экзамену по экономике.

– Да, конечно, я вообще само понимание. – Дядя Джей бросает взгляд на меня: – Не забудь забрать из холодильника остатки еды.

– Это не остатки, а панчхан[11], – поправляю я.

– Эх, – вздыхает Боми, – мне бы кто оставил гарнир. А так приходится готовить рамен[12] в рисоварке.

Мы с дядей синхронно одариваем ее недоуменным взглядом.

– А почему нельзя воспользоваться плитой? – спрашиваю я.

– Я предпочитаю не выходить из комнаты, если есть возможность. – Боми пожимает плечами.

Дядя Джей вручает ей поднос.

– Я рад, что ты почтила нас своим присутствием на работе!

Я с улыбкой качаю головой и наклоняюсь, чтобы забрать панчхан миссис Ким из холодильника. Выпрямившись, я прижимаю пакет с контейнером к груди. Наверное, сейчас лучший момент, чтобы уйти, но я задерживаюсь за барной стойкой. Боми переключает плейлист на инди-рок – ее любимый жанр кей-попа, – прежде чем унести поднос с жареным рисом и кимчи в зал. За одним из столиков в фойе четверка студентов чокается стаканами, празднуя выходные.