Повисло скептическое молчание.

Лилли встретилась с Келвином в железнодорожном сарае позади ратуши. Это было одно из немногих зданий в западной части города, не пострадавших в пожаре, который вспыхнул на прошлой неделе. Сарай был размером с два автомобильных гаража и находился в безопасной зоне за выстоявшими отрезками стены. Его окна были заколочены, внутри было темно и воняло плесенью, вдоль стен стояли мешки с цементом и грунтом для комнатных растений, над которыми висела паутина.

– Ваше предложение еще в силе? – спросил Келвин у Лилли, когда она закрыла за ними дверь и зажгла керосиновую лампу, стоявшую возле стопки шпал. Бледно-желтый свет осветил тонкие, острые черты лица Келвина, из-за чего его напряженный взгляд стал казаться еще более напряженным.

– Какое предложение, Келвин?

– Предложение принять мою семью, позволить нам остаться и влиться в общину.

– Само собой, оно в силе, – Лилли наклонила голову набок. – Почему нет?

– Вам ведь нужны работники? Вам ведь нужны здоровые ребята, которые могут помочь? Как я. И мой сынишка Томми. Ему, конечно, всего двенадцать и он сильно исхудал – я на него без слез и взглянуть не могу, – но он может ворочать мешки с себя весом.

– Да. Определенно, Келвин. Я ведь уже говорила, нам нужна вся ваша семья. Но к чему вы клоните?

– Я хочу предложить сделку.

– Какую сделку? – удивленно спросила Лилли. – О чем вы?

Келвин вдруг страдальчески посмотрел на нее. Его взгляд стал мягче.

– Лилли, я верю, что Господь не просто так привел нас в ваш город. Может, мы узнаем причину этому, а может, никогда не узнаем ее. Я не знаю. Об этом не мне судить. Пути Его неисповедимы. Но я всем сердцем и всей душой верю, что Он привел нас сюда.

– Так… – кивнула Лилли. – Вполне справедливо. И что же вы предлагаете?

– По-моему, вы хороший человек. – Келвин, казалось, вот-вот разрыдается. От чувств его глаза увлажнились. – Порой ты доверяешь человеку только по велению своего сердца. Вы понимаете, о чем я?

– Не совсем.

– Моя жена больна.

Лилли ждала продолжения – видимо, Келвин собирался сказать что-то важное.

– Я слушаю, не останавливайтесь.

– Честно говоря, болезнь ее незаметна. Обычно. Но бывают дни, когда она становится очень опасной – это очень серьезная ответственность.

– Келвин, я вас не очень понимаю.

Он глотнул воздуха, по его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.

– Нас выгнали уже из двух поселений. Сейчас люди лишены роскоши христианских добродетелей, им сложно сочувствовать и сопереживать. Теперь выживает сильнейший, а те, кто слаб, кто в чем-то ущербен… Их избегают. Или и того хуже.

– Келвин, какая у нее болезнь?

Он вздохнул и вытер лицо.

– Диагнозов много: одни называют это биполярным расстройством, другие – клинической депрессией. До Обращения она наблюдалась у психиатра и он помогал ей. А теперь… Она… Она несколько раз пыталась покончить с собой.

Лилли печально кивнула.

– Я поняла, – она облизала губы и попыталась не обращать внимания на тяжелое чувство, которое сдавило ей сердце. – Мне очень жаль, – она посмотрела на Келвина. – Но что за сделку вы хотите предложить?

Келвин взглянул ей в глаза.

– В Огасте, еще до этого ужаса, она принимала литий. Вроде он ей помогал, – он глубоко вздохнул. – Лилли, у вас здесь целое общество. Хорошие, приличные люди. У вас есть славный малый Боб, который заправляет в госпитале, есть лекарства, есть медики…

– Келвин, Бобу до психиатра очень далеко. Он был санитаром во время первой Войны в заливе. И насколько мне известно, у нас нет ничего хоть сколько-нибудь похожего на литий.

– Но, может, вы найдете его? Может, он есть в тех местах, где вы нашли остальные лекарства? Боб упоминал о какой-то аптеке…