– Это Тойво. Я его хорошо знаю. Странно, что его-то прельстило связаться с Радичем? У него проблемы со здоровьем, а они там себе в вине не отказывают…

– А вы, я имею в виду и тебя, разве не пьёте вина?

– Ваня, не лови на слове. Я и другие пьём, конечно. Но, – Симон поднял указательный палец, – в меру… Ты на Камена не наговаривай. Слышал я, что он, якобы, к тебе как-то заявился в непотребном виде. Было?

– Ну… – засмущался Иван.

Ему не хотелось что-то неприятное говорить об Учителе.

– Запомни, Ваня. Камен вообще не пьёт, а то, что ты видел… Это, Ваня… Не будем об этом… С тобой говорить тяжело… Давай-ка, вернёмся к Тойво.

– К Тойво так к Тойво, – легко согласился Иван.

– Я вот хочу понять логику его поведения. Он человек вообще-то тихий. И у него любовь к дереву. В том смысле, что он прекрасно режет по дереву. В прошлое ходит за ливанским кедром… – Симон провёл ладонью по щеке. – Вообще, группа Радича, по логике вещей, не должна была состояться. Чем же он их всех подкупил? Неужели только безнаказанность объединяет их? Вот, Ваня, ты, как сейчас говорят, человек новой формации, с высшим образованием и политически грамотный, – неожиданно высказался Симон и с прищуром стрелка посмотрел на Толкачёва. – Как ты думаешь, что их могло сплотить? Ради чего они объединились?

Иван передернул плечами.

– Я же их совершенно не знаю, так что трудно что-либо предполо-жить. Впрочем, я уже об этом думал. То есть думал не о них конкретно и не о том, что их могло связать, а о ходоках, о вашем, вернее, сектантстве…

– И что?

– А ничего! – почти в запальчивости выкрикнул Иван. – Вы с ними знакомы, и то в тупике. То ли одно, то ли другое, а там, поди, третье. Угадай, что движет человеком, у которого столько возможностей, а он проводит свою жизнь в компании позабывших об этих возможностях.

Симон улыбнулся своей летучей улыбкой.

– Потому-то я тебя и спрашиваю. Что, по твоему мнению, может объединить людей, если каждый из них имеет не только способности ходить во времени, что, в принципе, может послужить причиной консолидации, но у них разные вкусы, воспитание, национальность и сама способность проникать во время осуществляется на разную глубину? Мне интересно, что предположишь ты, а то я уже по кругу стал ходить, думая об этом.

– Идея, – неуверенно вымолвил Иван, все ещё не понимая толком, к чему клонит Симон, выясняя его мнение.

– Допустим. Но какая?

– Трудно сказать.

– Не любишь, Ваня, думать. Плохо. Учись думать…

– Почему это Вы так решили? – слегка опешил Иван, всегда считавший себя думающим человеком, не в пример другим.

– Ладно, не будем об этом… – примирительно сказал Симон. – Ты посиди тут, а я пойду посмотрю на него. – Заметив молчаливый вопрос Толкачёва, пояснил: – На дона Севильяка. Что там у него. Честно скажу, соскучился по нему.

Вернулся он нескоро. Толкачёв успел не один раз пересечь мало удобный для ходьбы островок от одного берега до другого, подумать над вопросом Симона, но так и не пришёл ни к какому более-менее удовлетворительному выводу.

– Мне удалось повидать его, – сказал, появившись, Симон. – Он точно пьян. За ним такого не замечалось.

– Как удалось? Его что, не стерегут?

– Стерегут. Как же. Да стража поменялась. – Симон опустился на камень и потер колени ладонями. – Сейчас при карауле Владимир, а он невнимателен. Нервный очень. Из него ненависть так и брызжет, что искры бенгальского огня.

– К кому?

– Ко всем… Такой уж он человек.

– А давайте украдём дона Севильяка, – предложил Иван, которому хотелось действовать, несмотря на усталость, иначе ему было не по себе от всех дел у ходоков, свалившихся на него как напасть. – Заодно и с Владимиром посчитаюсь. Подлец же?