Однажды на заре она шла по тропинке с пруда. На плечах – коромысло с вёдрами, а в них – чистая водица. Шла осторожно, стараясь не расплескать. Вдруг навстречу ей появился какой-то парень. Видимо, он не ожидал увидеть тут незнакомую девку и на мгновение замер.

– Может, отойдёшь в сторонку, пока воду на тебя не расплескала? – со смешком сказала Любаша.

Парень посторонился, но так и остался стоять как вкопанный. Она окинула его взглядом и прошла мимо, веселясь в душе. Нередко парни вот так замирали при виде Любочки, и она к этому уже привыкла. Она не знала, почему её облик так завораживал тех, кто видел её впервые. Вроде, лицо как лицо. Ну, красивое, конечно, так мало ли красивых лиц кругом! Но ведь не каждое способно так действовать на людей. А в Любином была своя изюминка, как говаривал, бывало, тятенька. Потому Любушка и не желала ходить на всякие там посиделки да гулянья, тяготили её эти пристальные взгляды. Да и парни ей были неинтересны. Разве ж могли они тягаться с Василком, которому навеки было отдано девичье сердечко?

Войдя в избу, она аккуратно перелила воду в кадку и, когда движение воды утихло, засмотрелась на своё отражение. Что же так подействовало на парня? Её смуглая кожа? Или жгучий взгляд её чёрных глаз? А может непослушные локоны, постоянно выбивающиеся из-под платка?

– Иди к столу, Любаня, шаньги подоспели, – позвала от печи Пелагея, прервав её размышления.

И девица задорно улыбнулась своему отражению. Пожалуй, впервые за всё это время.

Назавтра, когда Любушка шла с пруда с водой, тот парень опять стоял на тропинке. Проходя мимо, она успела разглядеть его лицо с крупными конопатинами на носу и забавной рыжей чёлкой. Длинные волосы почти касались плеч. На этот раз он сам посторонился, а потом молча пошёл следом. Девица улыбнулась, вскинула голову и горделиво зашагала впереди него. А он проводил её до самой избы и ушёл. На следующее утро было то же самое.

– А пошто этот кержак11 за тобой по пятам ходит? – спросила её Пелагея, как только Любушка переступила порог.

– А я почём знаю? – весело откликнулась та, выливая воду в кадку. – Ходит и ходит. Я его не зову.

– В женихи, видать, набивается, – сделала вывод старуха. – Странно. Оне ведь только со своими роднятся. Зря ходит, родители узнают – греха не оберётся.

– А он, что, в самом деле, кержак? – удивилась Люба.

– А кто ж ещё?! Из Казанцевых он, по обличью вижу, а оне кержаки и есть. Пятистенок со ставнями в конце улицы стоит, там и живут. А живут-то как чудно! Без молитвы шагу не сделают, всё со словом божьим, а в церкву не ходят, собираются в избах да поют. Старой веры держатся. Живут закрыто, в свою избу чужих впускать не любят, из чужой посуды никогда не пьют, не едят. Много их тут таких. Но люди работяшшие, ничего не скажу. Во всём порядок у них. На наших никогда не женятся, если только в свою веру не обратят. Так что, девица, не заглядывайся ты на него, не к добру это.

– А я и не заглядываюсь, он сам за мной ходит, – с вызовом ответила Любаша.

Вечером она вышла в огород и по другую сторону прясла опять увидела того же парня. Он стоял, облокотясь на верхнюю жердь, словно кого-то поджидал. Да тут и гадать не надо, понятно, кого он ждёт. Любаше вдруг стало весело, и она направилась к молчаливому ухажёру.

– Зотей! Ты чего там пялишься? – раздалось вдруг, и девица увидела приближавшегося к парню крепкого старика с окладистой седой бородой. Она невольно остановилась, разглядывая незнакомца. На нём был надет кафтан, из-под которого виднелась синяя косоворотка, подпоясанная сверху, штаны заправлены в сапоги, а на голове – картуз.