– Это точно, – щурится мама.

Мы смотрим задумчиво на цветущий яблоневый сад, раскинувшийся как раз под моим окном. Кроны пушистые, белые, источают умопомрачительно вкусный аромат. Пчелы на них жужжат с самого утра. Их шум перебивают только трели птиц, они болтают без умолку, радуются жизни, и глядя на них, мое сердце так же озорно прыгает, как и они с ветку на ветку.

– Я чего пришла… – вспоминает мама. – Герман звонил. Ты трубки не берешь, говорит. Сегодня вечером с ним идете на День Рождения Сени, не забыла?

Мама возвращает меня к реальности. Она всегда умела заземлять. Плюхаюсь обратно на обшарпанное кресло и со вздохом киваю:

– Помню. Я сама доберусь.

– Нет–нет. Подожди. Ты идешь в сопровождении Заславского, а значит, он приедет к нам, а потом вы вместе отправляетесь на праздник.

– Мам.

– Точка.

– Да мам! Серьезно?

– Не повышай голос на мать.

– Ма–ма, – чуть смягчаюсь я, разжевывая слова. – Не решай за нас с Германом, как мы поедем.

– Он сам выявил желание. Ответила бы ему на звонок, не было бы подобных претензий.

– У меня на беззвучном, – жалко оправдываюсь я.

– Угу. Так включи звук. Напряги пальчик.

Я шумно вздыхаю и закатываю глаза. Тем не менее, дотягиваюсь до телефона, и делаю то, что говорит мама. Просматриваю пропущенные от Заславского и его сообщения.

– Не изводи мальчика. Всему есть предел.

– У моего терпения тоже он есть, мама.

– Скажи пожалуйста, я когда–нибудь тебе советовала, что–то плохое? Делала во вред? В чем ты пытаешься меня обвинить, Елизавета?

– О господи, – только и выдыхаю я, когда мама заводится. – Я тебя ни в чем не обвиняю. Просто прошу не давить, и не решать за меня. Я взрослая уже.

– Взрослая… Ну конечно, дочь. Но не забывай, что для меня ты всегда будешь малышкой несмышлёной, как ни крути. Не со зла, а во благо, и все ради тебя и твоего благополучия делаю, солнце мое. И за твою репутацию я тоже пекусь. Герман ухаживает за тобой, и ты принимала его знаки, разве нет?

– Я созвонюсь с ним, – отрезаю я, жестом руки пресекая продолжение маминой демагогии.

– Вот и отлично. Так бы сразу, – хлопает в ладоши она и расплывается в чересчур широкой улыбке. Целует в висок, и не смотря на мое расстроенное выражение лица, ласково щебечет на ухо. – Завтрак ждет, птенчик. Спускайся, буду ждать тебя на кухне.

Шурша юбкой в пол, она выходит из спальни с приподнятой головой, потому что добилась своего. Когда звук её шагов пропадает на скрипучей лестнице, я сгорбившись, растираю лицо, а после падаю спиной на кровать, раскинув руки в стороны и зажмуриваю глаза. Опять Он. Наглый парень с татуировками. Его улыбка. Глаза с искрой.

– Да уберись ты, – ругаюсь шепотом. Программирую мозг на Заславского, но его лицо как по волшебству все–равно приобретают черты Хантера. От бессилья беззвучно хнычу. Даю себе время прийти в себя. Поговорить с Германом все равно придется, тянуть дальше уже не куда.

***

С Герой Заславским мы знакомы с детства. Наши семья дружат, вот и нам пришлось. Другой причины нашего союза я не вижу. Тот факт, что из мальчугана с шортиками на подтяжках, которому из природной вредности не раз показывала язык, вырос красивый юноша, невозможно отрицать. Нет ни одной знакомой девчонки, глаз которой бы не загорелся при первой встрече с ним. Он красавчик, шмотки носит классные, может себя подать, к тому же – сын прокурора. Я тоже была очарована, тем более чувствовала от него взаимную симпатию. Но я как–то быстро перегорела. Виной тому поверхностная влюбленность, которая закончилась на внешних данных Геры, которые быстро исчерпали себя и стало попросту скучно. Правда признаться ему в этом я не решилась из–за нежелания обидеть хорошего человека. Мне проще было избегать его общество под разным предлогом, чем сказать правду в глаза. Но прятаться уже бессмысленно, поэтому, когда он заехал за мной вечером, я решила во всем признаться.