Я сотворю с ней всё, что позволит моя грязная фантазия. Это моя девочка. И я хочу любить её по-взрослому. Прямо на подоконнике, пока мама с папой не слышат, трахаю её под шум дождя, барабанящему по крыше. Люблю со всей страстью до запотевших окон от нашего горячих рванных вздохов. До испарины по телу, до царапин на спине и засосов на шее. Я хочу любить её только так, как в последний раз, со всей страстью и жаждой. Сейчас и всегда.

***

Через два дня после нашего бурного примирения с Лизой я еду больницу, чтобы проведать Егора. Он уже пришел в себя, и доктор разрешил посещения. Выглядит друг, конечно, хреново – ослабленный и бледный, но главное, что живой.

- Ты как, брат? – сажусь на стул рядом с больничной койкой.

- Лучше всех, - хрипит Егор, шевелятся сухими губами. – Не видно?

Я усмехаюсь безрадостно.

- Руки-ноги шевелятся, голова на плечах – что еще надо? Ты лучше скажи, что с Лялей? – болезненно морщится друг. – От медиков и слова нельзя вытащить.

Прочистив горло, я хмуро смотрю на Егора – мне нечем его обнадежить. Его девушка до сих пор не очнулась.

- Спит. Очень крепко спит, - выбираю более мягкие определения.

- Так и не приходила в себя? – опасливо уточняет Егор, его глаза наливаются нестерпимой болью.

Сжав челюсть, просто киваю и опускаю взгляд. Как же тяжело сообщать неприятное другу, который и без того пребывает в подавленном состоянии.

- Я хочу увидеть её, - решительно заявляет Егор.

- Боюсь, с этим будут проблемы, - отрицательно мотаю головой. – К ней не пускают посторонних…

- Я не посторонний!

- Да. Я знаю. Но её родители считают иначе. На тебя действует жесткий запрет. Ты и сам должен был догадаться…

- Похуй мне, что они считают, я хочу увидеть свою девочку, - срывается Егор, чересчур напрягаясь и тут же зажмуривается от боли.

- Спокойнее- спокойнее… - успокаиваю его я. – Сам окрепни для начала. А там что-нибудь придумаем.

- Я во всем виноват, - выдыхает друг и сглатывает. Его опущенные веки дрожат в отчаянии.

- Неправда. Не говори так, - резко обрубаю, не в силах смотреть на то, как Егор пошел в самоуничижение. – Все будет хорошо, Алла обязательно придет в себя.

Как могу, поддерживаю убитого горем друга. Я боюсь представить себя на его месте, и никому не желаю такого испытания на пути. Егор – сильный духом и телом человек, он вынесет всякое дерьмо. Будет бороться до последнего вздоха. И по итогу, будет удостоен лучшей награды – это его любимая рядом, живая и невредимая. Другие варианты автоматически отметаются.

- Какое сегодня число? – сглатывая спрашивает Егор и косится на окно. Сегодня пасмурно, но без дождя. – Сколько я уже торчу в больнице?

- Пятый день. Четырнадцатое августа, - отвечаю.

Друг тяжко вздыхает.

- Четырнадцатое… - протягивает он задумчиво и, дернув бровями, вспоминает приближающуюся дату. – Погоди, у тебя завтра Днюха, что ли?

- Типа.

- Ну извини, брат. Потусить с тобой не выйдет, - хмыкает Егор и поднимает руку в гипсе. – Не в той кондиции.

- Да я и не планировал дико зависать. Мне хватило на год вперед, - кривлю лицо, вспоминая погром в квартире. Клининг служба целый день феячила, приводя студию в прежний приличный вид. – Хочу к родным сгонять. Сестренки ждут.

- А вот это правильно, - одобряюще кивает Егор.

Он сам-то детдомовский, кроме брата никого нет. Поэтому как никто понимает ценность связей с близкими.

- Ну я к тебе еще загляну завтра, то что учи песенку или стих-поздравление, - шучу я и легонько хлопаю его по плечу.

- Ага- ага, - сдавленно ржет он. – Ночь не буду спать, готовиться. Хрен ли мне ещё тут делать?

Мы смеемся. Но потом я убираю дурацкую усмешку с лица. Склоняюсь к Егору, прирастая своим лбом его лбу и, глядя в глаза, со всей братской любовью говорю: