— Откуда?

— Во дворе колонка есть, — кивает бабушка на выход из дома.

Я присвистываю, пытаясь сложить в голове условия бабушкиной жизни. Мама говняная дочь, если не смогла бабушке даже воду в дом провести. Я не знал, на что потратить свои выигрыши от гонок? Собирался спустить их на Ибице, но в последний момент передумал туда лететь. Так вот теперь у меня появилась такая статья расходов, что хоть бы хватило денег. А главное, тяги. Потому что я вообще ни фига не шарю ни в воротах, ни в водопроводе.

— Ну а туалет?

— Так на улице.

— В смысле — на улице? — таращусь на бабулю как на пришельца, а она смеется.

— Пойдем, покажу.

Мы выходим из дома, бабушка включает свет, тускло освещающий дорожку, в конце которой стоит некая конструкция, напоминающая телефонную будку. Ладно, я ж не в лаборатории вырос, и понимаю, что деревянная покосившаяся хибарка — это туалет. Но блядь, в двадцать первом веке! Я думал, это пережитки прошлого! Но нет.

— Слушай, и это у всех тут так?

— Нет, — отвечает бабушка, словно забавляясь моей реакцией. — Молодежь, конечно, себе и водопровод в дом проводит, и туалет, и машинку стиральную ставит. Автомат, — важно добавляет она. — А мне уже это зачем?

— И как ты стираешь?

— А у меня малютка есть.

— Кто?

— Что, — поправляет бабушка со смехом. — Машинка такая маленькая. Она у меня в сарае стоит. Я ее вытаскиваю, из колонки воду набираю и стираю. Потом полощу руками и развешиваю на веревки, — она указывает рукой в сторону, но в темноте я не совсем понимаю, куда.

— Ого, — только и могу выдать я.

— Да ты не переживай, внучек, я привыкла за столько лет. Я и малютке рада, все ж легче, чем руками. А то раньше настираешься, а потом пальцы крутит от боли. Сейчас всяко легче. Ну давай, идем, будем укладываться.

— Я покурю еще, — достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку.

— Гадость это, — качая головой, отзывается бабушка, а потом идет в дом. — Постелю пока.

Как только кружевная шторка на входе в дом закрывается за бабушкой, я подхожу к двери и выключаю свет во дворе. Закуриваю и, задрав голову, выпускаю дым в небо. Звезды здесь словно волшебные, в городе такие не увидеть. И так их много, словно кто-то рассыпал их по небосводу. Я думал, что мне хреново живется. А моя бабушка, оказывается, застряла в каменном веке и даже не жалуется.

— Мяу, — раздается слева, а потом жирный кот начинает тереться о мою ногу.

Присаживаюсь на выступ дома и глажу наглую морду, в очередной раз затягиваясь.

— Вот кому здесь живется хорошо, да, котяра?

— Мяу, — отвечает он.

— Так я и знал, — усмехаюсь, трепля его живот.

Докурив, возвращаюсь в дом, заперев дверь на большой скрипучий засов.

— Кирюш, я тебе постелила в дальней комнате, — говорит бабушка, когда я вхожу в «гостиную».

Телевизор уже выключен, экран накрыт салфеткой.

— А это зачем? — киваю на кружевную ткань, покрывшую кинескоп.

— Так чтоб пыль не садилась. И красивее так, — умиляется бабушка.

— Это ты сплела?

— Связала. Да, я. Еще и носочков тебе, кстати, навязала, только посылка почему-то возвращалась три раза, — грустно заканчивает она. — Завтра тебе их отдам.

— Спасибо, ба, — на меня накатывает такая бесконечная нежность к ней. Подхожу и обнимаю свою коротышку, а она обвивает мою талию морщинистыми руками и всхлипывает. — Ба, ты чего?

— Ой, да не обращай внимания, — говорит она, отстраняясь и утирая слезы воротником халата. — Я ж старая уже, тонкослезая стала. Ну все, топай спать.

— Я рад, что приехал, ба, — произношу негромко.

— И я, внучек, рада, — с ласковой улыбкой отвечает она.

Мы расходимся по комнатам и укладываемся спать. Это так странно: вокруг столько звуков, и ни одного громкого. Ни воя сирен, ни шума машин, ни ругани за стеной. Только сверчки, тиканье часов, шуршание листьев за открытым окном. А потом еще и урчание кота, который, запрыгнув на мою кровать, укладывается мне прямо на грудь. Как будто знает, где болит сильнее всего. Только там и болит. Прижимая к себе наглую толстую морду, я уплываю в безмятежный сон.