Невежливо вытолкнув ее розовый чемодан обратно в подъезд, тяну дверь на себя и попутно сообщаю:

– Слушай, кажется, ты что-то путаешь. Я тебя не знаю, а разговаривать с незнакомцами мне не разрешают.

– Что? – успеваю услышать, прежде чем захлопнуть дверь.

 Ковыляя обратно вглубь квартиры, чувствую, как тянет мизинец.

Меня бесит все. Оттого здоровой ногой пинаю мусорный пакет в тот момент, когда из распотрошенной ванной доносится рев моего телефона.

Отыскиваю его рядом с унитазом – единственное, что функционирует в санузле.

На экране Аленка, сестра*.

– Я звоню тебе уже два часа! Ты почему трубку не берешь? – обрушивается на меня шквал претензий, когда отвечаю на звонок.

– Взял же…– отвожу руку с телефоном от уха, чтобы не оглохнуть от громкого возбужденного дыхания старшей сестры. От нее всегда несет сногсшибающей экспрессией.

– Через два часа, – притыкает она.

– Дай мне, даа-ааай…! – даже на расстоянии от трубки мои перепонки взрываются от душераздирающего визжания крошки Кэт, моей четырехлетней племяшки.

– Тихо ты, – шикает на нее сестра. – Иди спать!

– Даа-ааай! – орет Кэт. – Пася! Пася-яяя!

– Господи, на! Успокойся только! – слышу бурчание сестры и какое-то копошение в трубке. – Поздоровайся и быстро спать!

– Пася, пивет! – ангельский тонкий голосок Кэтти заставляет меня улыбнуться. Будто не она сейчас верещала как сам дьявол.

– Привет, малышка. Почему не спишь?

Разница с Новосибом, где живет сестра с семьей, четыре часа. Там уже первый час ночи.

– Уома не дает, – ябедничает племяшка. – Мама гаваит, у него животик фсе уемя боит. Но он так оёт, так оёт! – жалуется Кэт. – Пася, у нас дом тлясился от его кыика, – доверительно шепчет она.

Голос Кэт приземляет. Успокаивает. Она единственная женщина, кому я добровольно вручил возможность вить из меня веревки.  Четыре месяца назад у Алены и Вани родился пацан. Я больше всех этому радовался. Просто еще одну такую Кэт я не потяну. Своего племяша Романа я видел в июле, когда приезжал в Новосиб в гости к родне. Ему было всего три месяца, но он уже тогда был похож на Ивана. Может, у них с сестрой так задумано, но от нашей, Волковской, породы там ни хрена… Даже обидно.

– Ой, ну начинается. Все, ябеда, иди и ложись спать, – в трубке возникает Алена быстрее, чем успеваю посочувствовать своей любимке-племяшке. – Паш, я че звоню-то. Там к тебе Паша должна приехать. Ты, будь добр, девочку…

– Ален, повтори? – перебиваю сестру. – Я не понял. Кто ко мне должен приехать?

Смутно-тревожное предчувствие подкатывает к горлу. Интуитивно оборачиваюсь и кошусь на входную дверь.

– Ну Паша. Паулина. Забыл, что ли? Дочка Ванькиного брата. Ой, ну Паш, серьезно не помнишь?

Перед глазами всплывает образ худой угловатой девчонки с сеном вместо волос на башке, черными жирными стрелками на пол-лица и наглыми серыми глазами.

– Ну помню…была там какая-то…мелкая…– отвечаю размыто.

– Это когда было?! Ей уже восемнадцать, Паш. Она в Москву поступила. Сама. Умница такая. Хорошая девочка. Так вот, приехала в общежитие, а там какая-то проблема. Я толком сама не поняла. У нас время позднее, сам знаешь, завтра все нормально у Ваньки узнаю. А ты, Паш, приюти девочку, пока с общагой не разберется…

– Ален, ты серьезно? – вскипаю я, снова перебивая сестру.  – У меня ремонт! Я куда ее класть буду? В чугунную ванну?

Которой и того нет. Алкашам косарь дал, чтобы ее вытащили из дома. Они ее на цветмет сдали.

– В смысле ремонт? Ты же мне пару дней назад сказал, что все закончил, – железобетонно аргументирует Алена.

И не поспоришь, блть.

Потому что…говорил, да. Напиздел точнее.