– Ну, да, – Аня не видела в этом ничего удивительного. – Попадаются. Я ведь не выращиваю их на огороде. Ну, так что, попробуешь чай?

Ньютон слегка подул, волнуя оранжевую гладь, и осторожно отпил. Горячее коснулось губ, богатый вкус мягко разлился по всему рту. На языке возникла призрачная сладость смородины, которая растаяла и уступила место мяте. Затем чай скользнул внутрь, согревая пищевод чем-то пряным, похожим на гвоздику. Вкусовые ощущения перевернулись с ног на голову. Ньютон никогда не подумал бы, что можно чувствовать вкус во сне, но он чувствовал. Казалось, будто Аня заряжала эти травы собственной энергией, вкладывала в них частицу своего опыта и себя самой. С каждым глотком Ньютон прикрывал глаза и ощущал на своей кисти недавнее прикосновение девушки и буквально видел, как она бережно касается стеблей диких трав, срезает их так, чтобы не повредить корни.

Аня смотрела на гостя. Ньютон же делал второй глоток, и третий, и четвёртый. Жадно вдыхал сладкий лесной запах, вонзающийся не только в носовые рецепторы, но и в саму память, отправляя его в путешествия по невиданным местам, понять которые он не мог. Однако он испытывал прилив неясных ему сил и лёгкость необъяснимого покаяния.

– Как тебе? – спросила Аня, когда Ньютон отставил чашку и откинулся на спинку стула, стирая со лба выступившие от жара капельки пота.

Он восхищённо смотрел то в окно – на мокрый зелёный мир под лиловым вечерним небом, то на Аню. А в голове всё ещё кружилось, и оседали мысли, как чайные листочки в заварнике.

– Да уж, – выдохнул он. – Если двери в мире снов просто «формальность», тогда что же это за чудо-зелье?

Девушка засмеялась, и он засмеялся вместе с ней.

– В жизни не пробовал чая вкуснее. Нет, совсем ничего вкуснее этого не пробовал! – сказал Ньютон, и снова взялся за чашку, видя, как Аня расцветает. – А ещё говоришь, что не поклонница магии.

Однажды Гуру, Ньютон и Хосе явились в место совсем не похожее на предыдущие локации общей территории. Это был пляж, омываемый морскими волнами. В лазурном небе висело самое обычное солнце. Повсюду были полуголые сновидцы. Они с наслаждением загорали, лёжа на полотенцах и шезлонгах, словно могли чувствовать тепло солнечных лучей. Некоторые плавали вдоль берега. Вдали, верхом на гигантской волне неслись сёрферы. Иногда, когда кто-нибудь из детей, копающихся в песке, вдруг поднимал голову вверх и тыкал пальцем в небо, над пляжем возникали разноцветные чайки.

Можно было решить, что это чей-то сон внутри комнаты, и что все эти люди – чьи-то проекции, если бы не хранители, растянувшиеся кривой шеренгой в десятке метров от пляжа. Ньютон не сразу узнал их. При таком ярком свете они походили на ростовых кукол, увешенных старым чёрным тряпьём, развивающимся на ветру. И лишь когда один из них повернул голову на Ньютона и зловеще моргнул, всё стало понятно.

– Эй, гринго! – восторженно завопил Хосе. – Кто первым до воды?

Малыш оголил тощее мускулистое тело и шлёпнул Ньютона рваной футболкой.

– А ну тихо! – раздался голос Гуру за их спинами.

Ученики обернулись и оба потеряли дар речи от вида учителя.

Привычный костюм, туфли, накрахмаленный воротник исчезли, и теперь Гуру предстал перед ними босым, в плавках, в пёстрой рубашке с коротким рукавом и в глупой соломенной панамке. Новый Гуру поразительно отличался от старого приземистым ростом, выпирающим волосатым животом и загорелым лицом с раздутыми обветренными губами. Лишь строгий тёмный взгляд выдавал его, пока он не скрыл его за линзами смешных солнцезащитных очков с зелёной оправой.