— Добрый вечер, Данил Андреевич, — вежливо здоровается капитан. Даже кажется, что в его глазах мелькает сочувствие. — Расскажите теперь мне, что случилось.

Я прищуриваюсь.

— Добрый, Семён Игоревич. С повышением вас. — Оглядываю кабинет. — Говорят, вы недавно место получили.

— Благодарю. Но давайте ближе к делу.

Передо мной довольно молодой мужик, лет под сорок. Высокий, подтянутый, с современной стрижкой. Брюхо, в отличие от большинства его коллег в станице, не висит, и даже намека на жир нет. Черты лица, как сказала бы Злата, правильные, располагающие.

И тем не менее внутри зреет неприязнь на каком-то подсознательном уровне. Адреналин всё еще в крови плещется, наверное, дело в нём, но мне упорно хочется драку продолжить и морду капитану набить.

Вкратце, без эмоций, объясняю, как меня подкараулили и били, пока не подоспела помощь.

— Ваши одноклассники? — приподнимает он брови.

— Да.

— Вы дружите? Не знал.

— Можно сказать и так. Иначе бы за меня разве вступились?

— Вас не было столько лет. Удивительно.

— У дружбы нет срока давности, — парирую я.

Пару ударов сердца мы молчим.

— Не тянуло всё это время на родину? — недобро усмехается Хоментовский.

— Не очень, — произношу я, разминая побаливающие кисти рук.

— Как жизнь в столице?

— Потрясающе. — Я провожу тыльной стороной ладони по губе, вижу на ней кровь. Поднимаю глаза на мента. И думаю о Марине.

Здоровый мужик, в погонах и при власти. Почему она его боится?

Подаюсь чуток вперед. Почему. Она. Блть. Его боится?

Вспышки ярости такие сильные, что отвожу глаза в сторону.

Удар подушки безопасности по лицу, а потом темнота. Но что было до?

Встряхиваю головой, прогоняя очередную вспышку из прошлого.

Хоментовский протягивает мне салфетку, я промокаю ею рот и подбородок. Потом вытираю руку.

— С вами всё в порядке, Данил Андреевич? — интересуется Хоментовский с участием. — Врача вызвать?

А можно?

— Терпит, — говорю вслух. — Чуть больше месяца назад я попал в аварию, с тех пор меня преследуют головные боли.

— Сочувствую. Хорошо, что всё обошлось. Да уж, ситуация, в которой вы оказались, не из простых. Если всё так, как вы утверждаете, то повезло, что ваши одноклассники прибыли на место. Кстати, как они узнали?

— Хороший вопрос.

Пашка объяснил, что услышал разговор нашего хуторского по телефону. Но разбираться с этим я буду сам, как выйду отсюда.

— Потому что со стороны всё выглядит так, будто вы толпой напали на троих человек и избили их, — тем временем продолжает капитан Хоментовский. — Вижу, что за десять лет вы отвыкли от местных порядков. Москва есть Москва, там даже люди другие. Но при всём желании я помочь вам не могу. И отпустить. До вторника посидите в обезьяннике, остынете, подумаете. Там посмотрим, будут ли заявления от пострадавших.

Я вскидываю глаза.

— До вторника?

— Да. Послезавтра утром лично отпущу вас. А ваши друзья... боюсь, попали на пятнадцать суток минимум. А там как пойдет.

— За то, что помогли мне? — Я вновь затягиваюсь.

Хоментовский подталкивает в мою сторону пепельницу. Пожимает плечами, дескать, от него мало что зависит. Правила есть правила.

— Позвонить дайте, — говорю я мрачно.

— Уже ночь, кому? Добрые люди спят, не будем их волновать попусту. Сделать всё равно никто ничего не сможет. Мне уже пора домой к семье. А без моего слова вы отсюда не выйдете.

Я напрягаюсь. Его семья — это моя хулиганка. А потом в голове возникает отвратная картинка, а следом шальная, но поразительно ясная мысль: если он Марину тронет, я его убью. Стряхиваю ее вслед за пеплом с сигареты. Происходящее в этой семье — не мое дело. Своих проблем до жопы.