И что?

А то, что каждый местный ребенок пяти-семи, а кто поумней – и трех лет, идя за ручку с бабушкой мимо памятника, обязательно однажды спросит ее: «Ба, а это кто?» И легко предположить, что, скорей всего, она скажет, жалея внука или и правда так думая про человека, воплощенного в камне, что-то хорошее.

Но предположим, что бабушка окажется жутко продвинутая. И не захочет она воспроизводить в новых поколениях стереотипы, вдолбленные и ей, и ее детям. И рубанет с размаху: «А это, детка, один дядя, который нашу с тобой страну своими неумными действиями отбросил на сто лет назад…»

И тогда слышится следующий вопрос: «Ба, а почему такому плохому дяде – памятник?»

…И вдобавок – будто бы 7 тысяч 700 улиц носят его имя… Очень даже похоже. Но точно посчитать так и не удалось.

Начну издалека.

Осенью 1920 года кровопролитная Гражданская война, шедшая два с половиной года, завершилась – победой Красной армии. Белая армия спешно эвакуировалась – на судах, по Черному морю – из последнего своего прибежища – Крыма.

За судами плыли кони – за своими хозяевами, не в силах понять, почему те уплывают от них…

Спустя много лет покидавший в 1920 году Россию юный белогвардеец Николай Туроверов напишет об этом стихи:

Новая власть предлагала белым офицерам оставаться, обещая полную реабилитацию всем, кто сдаст оружие, зарегистрируется и откажется от сопротивления.

Это был обдуманный жестокий обман. Но обманутые еще не знали, что это обычный стиль новой власти.

Приходили к бывшим белогвардейцам по адресам, ими же самими и указанным, и расстреливали безо всякого суда. Организатором красного террора в Крыму была киевлянка Розалия Самойлова (партийная кличка Землячка).

За первую зиму было расстреляно 86 тысяч человек – из 800 тысяч населения. Это были не только офицеры, но, например, и медсестры из госпиталей Красного Креста, где лечились офицеры. Эти медсестры не эвакуировались с армией Врангеля – верные медицинскому долгу, они не считали возможным бросить своих больных. Они не думали, что их ждет гибель, – во всем цивилизованном мире Красный Крест считался неприкосновенным. Но не в России после Октября: «Советы очень отрицательно относились к Обществу Красного Креста и Международному комитету Красного Креста, поскольку видели там монархические взгляды и настроения» (Пажитнов Е. Е. Жертва красного террора из семьи Михаила Булгакова // Тыняновский сборник. Вып. 13. М., 2009. С. 646). Когда арестовали одну из медсестер, Наталью Трубецкую, исключительно по принадлежности к княжескому роду, медсестры по инициативе тетки будущего писателя Михаила Булгакова, Ирины Лукиничны Булгаковой (вдовы младшего брата его отца), обратились в Особый отдел с ходатайством в ее защиту. «Мы, что подписались, сестры милосердия, правление и члены профсоюза сестер милосердия Ялтинского района ‹…› ручаемся своими подписями, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации ни при старой, ни при новой власти (под «новой» имелось в виду Временное правительство. – М. Ч.), а потому убедительно просим коменданта тюрьмы отдать сестру Н. Трубецкую правлению членов профсоюза на поруки».

«В этот же день (! – М. Ч.) все шестнадцать подписавшихся, то есть