– Ох… – выдохнул врач.

– Анамнез, – меж тем продолжил Император, – вызывает подозрение на фимоз головного мозга, вызванный ожирением совести.

– Что, простите? – переспросил врач с совершенно непередаваемым выражением лица.

– Фимоз головного мозга, – повторил Император. – Насколько мне известно, при подозрении на такое заболевание рекомендуется изолировать больного от окружения, дабы не способствовать нервическим расстройствам. И особое внимание уделять рациону из овсянки и чистой родниковой воды, да и то – в небольших количествах.

– Вы полагаете? – с трудом сдерживая улыбку, переспросил врач.

– Во всяком случае, хуже не будет, – пожав плечами, произнес Император. – Так что, доктор, вся надежда на вас. Вручаю вам жизнь и здоровье моего любимого дядюшки. И проследите, чтобы все было исполнено надлежащим образом…

Не прошло и четверти часа, как генерал-адмирал с красным как помидор лицом отправился в свой дворец с запретом его покидать до окончания лечения. Диету, разумеется, соблюдать он не станет. Но это и не требовалось. Как оказалось, уже вечером о диагнозе великого князя знал весь Санкт-Петербург…

Новый скандал. Новая сенсация. И вновь Император в центре внимания. И вновь удар по столь высоко сидящему сановнику. Да какой! К концу третьего дня от события вся страна уже смаковала новый диагноз генерал-адмирала и его прегрешения реальные и мнимые. Поэтому мало кто обратил внимание на небольшое, но очень важное событие, что произошло в тот же день в Санкт-Петербурге. А именно утверждение Императорского комиссариата государственного контроля, во главе которого встал Победоносцев. Само собой, покинув пост обер-прокурора Святейшего Синода.

Константин Петрович был знаковым человеком эпохи. Будучи наравне с Михаилом Катковым, серым кардиналом правительства Александра III, стоял всецело за контрреформы его предшественника. Воспитатель и усопшего монарха, и новоиспеченного. Помимо управления «государственным православием», он играл ведущую роль в определении политики в области народного просвещения, национального вопроса, а также внешней политики. Именно он и был автором приснопамятного закона «о кухаркиных детях». Именно он стоял за разжиганием антисемитизма в России до совершенно удивительных высот, когда империя могла похвастаться сомнительным превосходством в первенстве по погромам и прочим мерзким делишкам. Что в конечном счете и определило самое деятельное участие этого этноса в подрывной, революционной деятельности.

В общем, кадр колоритный и, без всякого сомнения, удивительной разрушительной силы. Такого на пушечный выстрел к труду созидательному было нельзя допускать. Несмотря на красивые речи. При этом он не являлся врагом России, как и мерзавцем, что подобно Посьету или Алексею Александровичу манкировали своими обязанностями. Нет. Он был абсолютно убежден в том, что поступает правильно… и потому злодействовал самозабвенно, энергично и с энтузиазмом. Наломав к 1889 году уже немало дров.

Вот Император и решил воспользоваться гением этого природного злодея. Пусть проверяет работу других. И докладывает лично ему. И подчиняется лично ему. Он, конечно, оказался не в восторге от нового дела…

– Константин Петрович, вы поймите, мне просто больше некому доверить это дело. Ибо либо трусы, либо балбесы, либо и то, и другое одновременно. Вы же не хуже меня понимаете – беда пришла в Россию. Падение нравов отразилось на всем вокруг. И прежде всего на делах. Отсутствие крепкой веры в сердце ведет к самым мрачным мерзостям. Кому, как не вам, доверить это? Никто больше не справится.