Да, мне кажется, не к лицу вам отставить от Центрального Комитета партии, а я вам могу сказать, что мы Суд чести в нашем аппарате также организовали, и не только организовали, а провели уже заседание. Я думаю, что вы не отстанете от нас»>21.
В своем выступлении А.А. Кузнецов на одно из первых мест в деятельности МГБ поставил работу среди интеллигенции. «Органы государственной безопасности, – говорил он, – должны усилить чекистскую работу среди нашей советской интеллигенции.
Партия ведет работу среди советской интеллигенции, и мы будем воспитывать интеллигенцию в духе искоренения низкопоклонства перед заграницей, будем судить Судом чести и т. д. Меру воспитания дополним мерой административного воздействия.
Видимо, по отношению кое-кого из представителей интеллигенции, уж особо преклоняющихся перед Западом, мы должны будем принять другие меры, именно – чекистские меры»>22. Эти меры особенно ярко проявятся несколько позже, в борьбе с диссидентским движением.
Информация о состоявшемся суде, естественно, была направлена Сталину, с которым проведение этого суда не было согласовано. Он собственноручно написал текст четырех пунктов решения Политбюро, приписав сверху: «Постановление ПБ от 15/Ш». В этом постановлении, протокольно оформившем волю вождя, было признано «неправильным, что т. Абакумов организовал суд чести над двумя работниками Министерства без ведома и согласия Политбюро», и Абакумову было поставлено на вид. Секретарю ЦК Кузнецову было указано, что он «поступил неправильно, дав т. Абакумову единолично согласие на организацию суда чести над двумя работниками». Решение суда чести МГБ было приостановлено. Впредь министрам было запрещено «организовывать суды чести над работниками министерств без санкции Политбюро»>23.
Отныне проведение судов чести было возможно только после получения согласия Сталина и принятия решения Политбюро. Это противоречило существующему постановлению о судах чести от 28 марта 1947 г., но по требованию «вождя народов» А.А. Жданов и М.А. Суслов подготовили новый законодательный акт в его развитие и создали проект постановления об организации «верховного» суда чести – Суда чести при Совете Министров СССР и ЦК ВКП(б). Но этот орган так и не был утвержден.
Политбюро ЦК выдало весной 1948 г. только одно разрешение на проведение суда чести в Комитете информации, но никаких подробностей о нем установить пока не удалось.
6 июля 1948 г. полномочия судов чести были продлены еще на один год. В тот же день было принято и решение об отпуске А.А. Жданова, из которого он не вернулся. Вместе со смертью А.А. Жданова и начавшимся вскоре делом ленинградцев, по которому был обвинен и другой активнейший организатор этих секретных органов морально-психологического воздействия на интеллигенцию и работников госаппарата А.А.Кузнецов, а также с переходом к проведению санкционированных Сталиным «научных дискуссий» и официально развернутой кампанией по «борьбе с космополитизмом» ведомственные «суды чести» практически прекратили свое существование.
Непродолжительный период создания и деятельности судов чести оказал огромное влияние на изменение общественного сознания и морально-психологического климата в советской стране. В строгом смысле эти суды, официально созданные прежде всего для воздействия на работников центрального государственного аппарата, своей задачи в полной мере не выполнили. Советская бюрократия отстояла свои позиции даже в условиях жесткой сталинской диктатуры. Воздействие на госаппарат ограничилось несколькими случаями борьбы со злоупотреблениями служебным положением, с хищениями государственных средств, что сразу же было усвоено чиновниками. Абсолютное большинство из созданных в министерствах и ведомствах судов чести так и не развернули своей деятельности. Основными жертвами прошедшей политико-идеологической кампании стали, в первую очередь, представители интеллигенции. Все силы тоталитарного государства были направлены на борьбу с любыми проявлениями отхода от проводимого политического курса. Это привело к расколу общества на «обвиняемых» и «судей», к осуждению не только инакомыслия, но и любой научно обоснованной или гражданской позиции, в которой усматривался отход от тогдашней политической практики.