Мужик озадаченно покрутил головой и сделал основательный глоток. Прищурившись и подождав, пока жидкость не упадет в желудок, ухватился за луковицу и с аппетитом откусил половину. Вторую луковку я успел почистить и порезать – сам люблю копчености с луком!

– Эх, хорошо! – блаженно выговорил пейзанин, вытирая слезы, что выступили то ли от «влаги», то ли от лука.

Посидев немного, мужик приложился к фляжке и вновь захрустел. Еще через пару глотков, когда хмель уже стукнул по мозгам, а главная закуска была изничтожена, мужичок осмелел:

– А ты, р-рыцарь, совсем не пьешь? И р-раньше – не пил?

– Раньше – пил, а теперь – не пью, – снизошел я до ответа.

– А-а, – протянул мужик, делая вид, что понял. При этом не забывал прихлебывать. Кажется, его окончательно «догнало».

– А в-ссе-тта-ки, п-почему? – не унимался селянин.

– Не хочу, – отмахнулся я. Как же меня достали с этим вопросом!

– А п-поч-чему н-не пёшь? Бррезггаешь?

Э, как же его развезло-то! Ну все, теперь начнется – уважаю или нет!

– Т-ты д-маш, шта е-ешшли с мчом, то шшразу и – ррыць? Ккой тты ррыцрь, если не пёшь… Не увжаешь, з-нначчится тех, к-тто ттаких кка-к тты кормммит!

– Не уважаю! – откровенно ответил я, отправляя мужика спать коротким тычком чуть ниже уха. Авось, когда проспится, то будет думать, что головная боль – следствие похмелья…

Пока мы тут заседали, наша парочка уже сделала свое дело. Первым из-за кустов показался Гневко. Он выступал с небрежно-горделивым видом, словно король, только что подписавший Манифест об отречении от престола. Следом за ним … Нет, не шла, а порхала кобылка. Она, словно забыв о возрасте и положении рабочей скотинки, увивалась вокруг жеребца, как невеста после первой брачной ночи. Ей бы еще крылышки, так и совсем бы взлетела.

Гнедой подошел ко мне и, презрительно оттопырив нижнюю губу, посмотрел в глаза: «Ну, что гад, доволен?».

Я виновато пожал плечами. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, разломил пополам остатки каравая и протянул коню. Немного пофыркав и поиграв в обиженного, он соизволил съесть. Потом, слегка подмигнув мне левым глазом, Гневко сообщил, что кобылка, в общем-то, ничего, хотя и в возрасте.

Я вздохнул с облегчением. Конь, разумеется, меня бы простил. Но было бы тягостно сознавать, что использовал друга в корыстных целях, а тот не получил даже удовольствия. Ну, зато теперь у нас есть деньги. По-крайней мере, можно протянуть недельку-другую.

Проснувшись на рассвете, я понял, что прекрасно выспался. Воздух – свежий, брюхо – сытое. Гнедой, спавший еще меньше меня, бродил по полянке, умудряясь щипать траву и деликатно оттирать плечом кобылку, назойливо вертевшую перед ним хвостом.

Пока разминался, сосед стал подавать признаки жизни. Держась обеими руками за голову, селянин хрипло пробурчал:

– Вот, сподобило же так нажраться! А что, ваша милость, вы вчера правда не пили, или мне почудилось?

Вместо ответа кивнул ему на фляжку, в которой еще что-то оставалось:

– Полечись, болезный…

– Н-не, – с отвращением посмотрел на баклажку мужик. – Я теперь с месяц пить не буду. А то и вообще – брошу… – нерешительно пообещал он. – Вот, ваша милость не пьет, так и головой не мается. Водички бы хлебнуть.

– Родничок – там, – указал я.

Пейзанин долго приглядывался, пытаясь собрать глаза вместе, а потом пошел в указанном направлении. Спотыкался, раза два упал. М-да, бывает…

Гневко, узрев, что я проснулся, обрадовался. Кажется, ему уже осточертели домогательства перезрелой особы, и теперь он был готов куда-нибудь сбежать.

Мы собрались быстро. Гнедому – тому вообще собирать нечего. Ну, а мне оседлать коня и прикрепить к седлу походную сумку, где умещались скудные пожитки, дело пары минут. А все остальное я снимаю лишь тогда, когда ложусь спать. Возможно, кому-то покажется смешным человек, разъезжающий и в холод и в жару в панцире и шлеме, да еще и со щитом за спиной, но только не мне. Привык, знаете ли. Правда, копья и лука со стрелами у меня не было. Если удастся наняться к кому-нибудь, то об этом должен озаботиться наниматель. Ну, а на самый крайний случай, в сумке есть наконечники для копья и стрел. Ежели что – вырубить копейное древко да настрогать черенков – раз плюнуть. Шелковый шнурочек для тетивы тоже где-то был. В самом крайнем случае – попрошу гнедого пожертвовать десяток-другой волосков из хвоста и сплету «цепочку». Лучник из меня скверный, но в корову с двадцати шагов попаду.