Задолго до меня родители успели обзавестись тремя дочерьми: Джин и Джоан, близняшками, и Мэри Энн. Но отец с матерью всегда хотели мальчика, и мое появление на свет стало для них даром Небес. Крестный отец, которого мне подобрали, мало походил на Марлона Брандо или Аль Пачино. Его звали Виктор Кампионе, и в более юные годы он работал в ФБР. Вот вам и стереотипы…

Покинув правоохранительные органы, мой крестный решил заняться политикой на местном уровне и в итоге дорос до районного руководителя Демократической партии в Бронксе. Во времена Таммани-Холла[1] дядя Вик был одним из тех парней, которые обладали огромной властью за кулисами, «делателем королей», благодаря которому люди вроде Эйба Бима становились мэрами Нью-Йорка. Дядя был человек строгий и прямой, и каждое его слово обращало на себя внимание. Мне достаточно было взглянуть на дядю Вика, чтобы понять, что мой жизненный долг – стать выдающимся профессионалом и предметом гордости родителей.

Когда мне стукнуло пять лет, три моих старших сестры уже успели вырасти и покинуть дом, что дало мне тысячу процентов внимания родителей. Мама водила меня в школу, забирала обратно, помогала делать домашнее задание, натирала спиртом, если я простужался. Но также она была строгим командиром, ей пришлось им стать. С точки зрения отца, я просто не мог сделать ничего дурного. Однажды, когда я был совсем маленьким – возможно, в три или четыре года, – я играл в подвале с молотком и стукнул старшую сестру по голове. Когда она пожаловалась на меня, отец только спросил: «Кто оставил молоток без присмотра?»

Я в детстве был большим непоседой, и в наши дни мне приписали бы из-за этого синдром дефицита внимания. Это здорово пригодилось мне впоследствии, когда я стал председателем совета директоров Sony Music, ведь именно такая неуемная энергия наилучшим образом подходила к постоянно изменяющимся условиям работы там. Но вот в юные годы это принесло мне немало проблем – я был не дурным мальчишкой, но очень беспокойным ребенком и постоянно совал свой нос куда не следует. Старейший из моих друзей, Ронни Парлато, припоминает, что однажды я завел оставшийся без присмотра бульдозер и прокатился вокруг ничейного участка за нашим домом на Пэлем-Парквей. Он утверждает, что мне тогда было всего три года. Именно непоседливость часто заводила меня туда, куда не следовало, и практически каждую стенку на моем пути я пытался прошибить головой.

Христианские Братья из школы Айона[2] в Нью-Рошелле знали способы разбираться с теми, кто нарушал их строгие правила. Обычно наставники носили в рукавах своих одеяний особые кожаные ремни, которыми могли хорошенько врезать нарушителю порядка. Однажды я исподтишка показал язык директору, а один мальчик наябедничал. В итоге меня вызвали в директорский кабинет и хорошенько мне всыпали. Тем вечером, когда я залезал в ванну, мать заметила синяки и следы побоев у меня на заду и немедленно рассказала отцу. Мой папа был милейшим и добрейшим человеком из всех, кого можно представить, но не стоило угрожать его детям или обижать их – это вызывало у него невообразимую ярость. Отец не сказал ни слова, просто оделся и вышел. Он пошел прямо к директору. Уж не знаю, что там произошло, но Христианские Братья больше ко мне не прикасались.

Зайдем-ка перекусить в ресторане «У Доминика». Вот черт, мы только на двадцатой странице, а у меня уже проблемы – я могу представить себе, как разозлятся мои друзья из «Роберто» и нескольких других ресторанов – ведь я выбрал не их. Так что знайте: пока живы, зайдите к «Роберто» попробовать кавателли с колбасой и рапини с маслом и чесноком – ведь ради них стоит умереть. Но не сегодня.