. Внимание к проблематике современного городского воображения, к осмыслению организации специфических для современного города пространств и архитектурных форм, а соответственно, и к фигуре воспринимающего субъекта, наиболее известной эманацией которой выступает фланер, обозначает специфическое место Беньямина как предтечи именно культурной истории – в отличие от этнографического подхода Чикагской школы, с одной стороны, и культурфилософских нарративов о городе, с другой56.

В заданной работами Беньямина перспективе изучение городской повседневности и культуры подводит к исторической характеристике современности «изнутри» общества модерна. Историки изучают многообразие форм городской социабельности, практики освоения и коммуникативную роль тех или иных мест в жизни города – от кафешантанов до стадионов, от универмагов до парков развлечений57. Ключевым моментом городских исследований становится изучение того, как взаимодействие с различными медиа и элементами городской инфраструктуры формирует опыт городского жителя не только в ментальных, но также в телесных и чувственных аспектах58. Вместе с тем представление об общих структурах современного городского опыта постоянно усложняется в контексте изучения многообразия взаимодействующих в городском пространстве агентов, сообществ и групп. Включение этнографической проблематики не только выводит в центр внимания вопросы формирования идентичности различных групп, но и стимулирует изучение того, как складывается образ города59. Постановка вопроса о своеобразии конкретных городов побуждает исследователей проблематизировать общезначимость сложившихся моделей описания современного городского опыта, связанных с приоритетными его носителями (такова, например, фигура фланера)60 или местами (здесь примерами могут быть Париж или Нью-Йорк)61.

Думается, что сказанное достаточно наглядно свидетельствует, как развивалось осмысление города в связи с повышением его значимости как объекта социального и включением городских исследований в дискуссии о (пост)современности. В известной мере это повлияло и на городскую историю, становление которой в качестве сферы специализированного изучения городов прошлого пришлось на 1960‑е и 1970‑е гг. Как отмечает С. Блумин, в городской истории все более заметно становилось доминирование работ, посвященных городской современности62. Утверждая город как объект эмпирического исследования, городская история искала баланс между изучением города как индивидуального и целостного объекта и представлением о нем как о поле действия разного рода социальных и культурных процессов, в перспективе которого целостность города отходила на второй план. Первый из этих подходов воплощался в таком популярном жанре историописания, как «биографии городов», второй развивался под влиянием социальных наук. Сциентизация представлений о городской истории была связана с критикой допущений о цельности и детерминирующей роли города: социальные исследователи «размыкали» эволюцию города в сторону социально-географических процессов – будь то развитие регионов, увеличение плотности населения или экономические конфликты63.

Вопрос о значении города и возможности рассматривать его в качестве самостоятельного исторического субъекта имел важное значение для самоопределения городской истории как особой субдисциплины64. В то время как американская новая городская история в лице Ст. Тернстрома и его последователей, хотя и обращалась преимущественно к отдельным городам, делала ставку на изучение социальных процессов на основе обобщенных количественных данных, Лестерская школа городской истории ставила вопрос о необходимости осмысления города как социальной и культурной целостности