– Взрослая дочь?
– Школу нынче закончила. Собирается в институт. В Москву, насколько мне известно.
«Господи, совсем ребенок! – подумала Ольга Арчиловна. – Какие тут могут быть еще страсти… Да, но ведь шекспировской Джульетте было четырнадцать лет! Хорошо, пусть Шекспир и выдумал. А Нине Чавчавадзе, в которую безумно влюбился великий Грибоедов? Столько же…»
Резвых, словно угадав ее мысли, добавил:
– Не простая девочка. Ой не простая. С таким-этаким… – Он покрутил в воздухе пальцами, не находя слов для объяснения.
– А мать кто?
– Нету матери. Двое они – Федор Лукич и Чижик…
– Чижик? – переспросила следователь.
– Так ее с детства все зовут… А почему так прозвали Марину, не знаю. – Капитан помолчал и продолжил: – Вот и жили они – Гай в Турунгайше, а Чижик в школе-интернате, в Шамаюне, у нас в райцентре… Жена Федора Лукича, говорят, умерла, когда девочке и годика не было… Не любит об этом директор распространяться.
– Значит, Гай не женат?
– Не нашел, видать, подходящей. Или первую забыть не может. И такое бывает…
Дагурова пожалела, что понятым пригласила Гая. Но она ведь даже не предполагала, что его дочь причастна к происшествию…
Как-то сразу вдруг показались дома. Крепкие, рубленные из толстых бревен.
– Пришли, – сказал Резвых. – Турунгайш.
– Как? – удивилась Ольга Арчиловна.
– А вы думали – универмаги, театры, – усмехнулся участковый инспектор.
Турунгайш расположился на сухом, проветриваемом месте. Сырость осталась в тайге, которая тут расступилась, давая место свету и воздуху. Возле изб садики и огороды. А возле одной торчал шест металлической антенны с тросами распорок, будочка на столбе с приставленной лесенкой да еще какое-то сооружение, явно имеющее отношение к метеорологии.
– А что за человек этот Осетров? – поинтересовалась Дагурова.
– Да как вам сказать? Малый с характером. Из армии пришел два года назад. Учится заочно в институте… Браконьеру лучше ему не попадаться – никаких поблажек. Очень суров… На кордоне живет. – Резвых подумал, что еще добавить к такой краткой характеристике. И очень веско произнес: – Непьющий.
– А как насчет судимости?
– Имел… Мотоцикл прежнего участкового разбил. А что и как – увы. Я ведь тут без году неделя…
– Мне бы хотелось подробнее об этом.
– Это нетрудно, товарищ следователь. Узнаю…
Поселок еще спал. Высоко в небе чуть зарозовели облака. На горизонте серебрилась вершина сопки, чем-то напоминающая изображение знаменитой Фудзиямы со старинного рисунка Хокусаи. И, словно довершая общий вид, на ее фоне раскорячились изогнутыми ветвями несколько причудливых крон сосен…
Резвых показал свой дом – длинный сруб, словно составленный из двух. Одна половина была оштукатурена, другая – просто покрашенные бревна.
– Арсений Николаевич, – спросила следователь, когда капитан подвел ее к зданию дирекции заповедника, – а вы сами-то выстрелы слышали? Сколько их было, не помните?
Капитан задумался.
– Уж два – это точно… А может быть, три… Честно говоря, не обратил внимания.
Глава 3
Возле служебного домика, где располагалась дирекция заповедника, стоял щит. На нем плакат с нарисованным костром, перечеркнутым крест-накрест, и надписью: «Помни, из одного дерева можно сделать миллион спичек, а одной спичкой сжечь миллион деревьев».
Ольга Арчиловна поднялась по скрипучему крыльцу, вошла в сени, из которых вели две двери. Она наобум толкнула левую. За столом, в утреннем полумраке, сидел Гай.
– Можно? – спросила следователь.
– Заходите, конечно. – Федор Лукич щелкнул выключателем, и над столом вспыхнул желтый конус света.
Директор сцепил руки, опустил на них подбородок.