– И всё?

– Да. Повесил трубку.

– Во сколько позвонили?

– В четыре ноль девять.

– Кто звонил?

– Не представился. Я стал допытываться, а он сразу бросил трубку.

– А по возрасту? По полу? Мужчина? Женщина?

– Голос был такой… Мальчишеский. Может, подростковый. Не взрослый – тут я уверен. И выражения полудетские. Дословно не воспроизведу.

– Угу. Ваши дальнейшие действия?

– Выслали машину из вневедомственной охраны, чтобы крутанулись там: сведения-то непроверенные, мало ли что… Выехали: водитель, сержант Патраков и рядовой Кулышев. От театра по рации связались с нами. Доложили, что труп есть, вызов не ложный. Я дал им команду об охране объекта, а сам стал собирать опергруппу.

Краснощёкий, почти юный сержант милиции Патраков, в отличие от многоопытного Синцова, рапортовал Алексею о ночном выезде взбудоражено, чуть ли не взахлёб:

– Выехали мы, значит, по заданию. Втроём. В начале пятого. На улице было серенько так. Но труп махом отыскали: на газоне же белое тело выделяется капитально. От касс недалече. Сообщили в отдел. Машину за билетные кассы отогнали, заглушили и охрану места происшествия организовали. То есть, сами попрятались вокруг. Акция известная: ничё не трогать, всех пущать, ник-кого не выпущать. Короче, система ниппель. Минут десять прошло, чапает один. Сверху пилит. От гастронома. И что примечательно, конкретно зырил в сторону касс. Но на подходе к ним чё-то замялся. Скорее всего, нас углядел. Резко повернул на девяносто градусов – к гостинице. Ну, мы его и забрали. При мужике документов не оказалось. Пояснял, что следовал к сожительнице на улицу Советскую, дом двадцать. Назвался Балашовым. Сообщил номер квартиры и телефон сожительницы.

Сведения, почерпнутые из двух источников, кое-что прояснили для Подлужного, и вооружили его для разведки боем. Подлужный связался по селекторной связи с «дежуркой», распорядившись о приводе Балашова.

5

Балашовым Юрием Петровичем оказался добродушного вида невысокий толстячок средних лет, накопленная биомасса которого тряслась и дрожала сродни холодцу на блюде при виде обжоры. Солидный мужчина. В очках. Где-то, с претензией на интеллигентность. В безукоризненно отглаженном чистеньком костюмчике. В таком виде женщин не душат.

Вообще-то он вызывал доверие. Да что-то уж слишком доставленный нервничал, поминутно поглядывая через плечо – не гонится ли кто. Ко всему прочему, Балашов чуточку заикался и даже всхрапывал от волнения. Впрочем, подмеченные проявления могли быть легко объяснимы: не всякое утро забирают в милицию, да и в одном из домов на улице Советской, не исключено, его воистину поджидала фактическая жена.

– На-акануне, часов в одиннадцать ночи, я поругался с са-ажительницей Пермяковой Зоей Ивановной, – вибрирующим от волнения фальцетом рассказывал Балашов. – Она была у меня дома. Мы сошлись с ней у-уж года как три. И на-надо же – поцапались, хуже кошки с собакой. Зоя хлопнула дверью и ушла. Я рааз-нервничался. Не сплю. Хожу, курю пачками, кофе хлебаю кружками. Ча-часа в четыре у-утра – звонок. Зо-Зоя на телефоне. Говорит, что была не права. Позвала меня. Я то-тоже и-извинился. Отлегло. Заторопился туда. Живу я на у-улице Кирова. До Зои ходу – минут десять. Она на у-улице Советской обретается, дом двадцать. Через театральный сквер – кы-кратчайший путь. Там меня и за-задержали. Я дей-действительно попытался от ваших это… у-улизнуть, что ли… Хо-ховаются о-опасные фигуры по кустам. Я и по-попраздновал труса, честно говоря. А те-тело женское… ну-у, труп… я увидел, когда меня уже к машине та-тащили.

– Опишите, пожалуйста, интерьеры квартир – своей и сожительницы, – попросил Балашова следователь. – И развёрнуто обрисуйте внешний вид и автобиографические данные Пермяковой. А также, детально, её и ваши выражения в процессе телефонного диалога.