А что, если несколько стилизовать свою историю, подумал я, и это была удачная мысль. Наверняка, когда дело дойдет до некоторых более поздних эпизодов, возникнет искушение выложить все мне известное, излишне углубиться в детали той или иной сцены, для которой собрано документов явно больше нужного, и, видимо, нелегко будет сопротивляться соблазну, но в данном случае, не стану скрывать, представления о родном городе Гейдриха у меня довольно смутные. В Германии два города под названием Галле, и я даже не знаю, о каком сейчас идет речь. «Ну значит, пока это не так уж важно, – решаю я. – А дальше посмотрим».

Учитель, делая перекличку, доходит до него: «Рейнхардт Гейдрих!» Рейнхардт встает, а один из его одноклассников сразу же тянет руку: «Господин учитель! Почему вы не называете его настоящей фамилии? (Класс в восторге.) Он ведь Зюсс, кто же этого не знает!» Взрыв смеха, школьники орут и визжат. А Рейнхардт сжимает кулаки. Молча. Он всегда молчит. Он лучший ученик в классе. И прямо на следующем уроке, на физкультуре, он покажет самые высокие результаты. И он не еврей. По крайней мере, он надеется, что не еврей. Правда, второй муж бабушки, кажется, еврей, но его семья тут ни при чем. Он пришел к такому выводу, сопоставляя ходившие по городу слухи и яростные отрицания отца, хотя, правду сказать, сам он не очень-то в этом уверен. Так что пока он всем заткнет рты своими спортивными успехами. И сегодня вечером, когда вернется домой, сможет перед очередным уроком игры на скрипке сказать отцу, что он опять первый, и отец будет им гордиться и его похвалит.

Однако в тот вечер урок музыки не состоится и Рейнхардт не успеет рассказать отцу о своих достижениях. Вернувшись домой, он узнает, что началась война.

– Почему началась война, папа?

– Потому что Франция и Англия завидуют Германии, сынок.

– А почему они завидуют?

– Потому что мы, немцы, сильнее их.

Нет в историческом повествовании ничего более искусственного, чем такие вот диалоги, восстановленные по свидетельствам из более или менее первых уст ради того, чтобы вдохнуть жизнь в мертвые страницы прошлого. В стилистике этот прием относят к особой фигуре, которая называется гипотипозой и цель которой – создать у читателя ощущение, будто он видит предмет или явление своими глазами. Когда речь идет о воссоздании разговоров, диалог на бумаге чаще всего получается неестественным, а эффект – обратным желаемому: автор пытается говорить голосами персонажей, исторических лиц, но слышен при этом лишь его собственный голос, и я отлично понимаю, что все тут шито белыми нитками.

Есть только три возможности для верного воспроизведения диалогов: использовать аудио-, видео- или стенографическую запись. Хотя последняя все-таки не гарантирует абсолютной, до последней запятой, точности, ведь стенографистка может что-то по ходу дела сократить, что-то обобщить, что-то слегка переформулировать. Правда, в целом дух и тон разговора и здесь воспроизводятся вполне удовлетворительно.

Ну и поэтому, когда я не смогу опереться на достоверные источники, чтобы пересказать каждое предложение слово в слово, мне придется диалоги придумывать. В этом случае им будет отведена роль… нет, не гипотипозы, а, напротив, параболы. Либо предельная точность, либо самый подходящий пример из того же ряда. А для того чтобы читатель не запутался, где правда, а где вымысел, вымышленные диалоги (их все-таки будет не так уж много) я намерен представить как сценки из театральной постановки. Капля стилизации в океане реальности…

Маленький Гейдрих – хорошенький, беленький, прилежный ученик, отличник, любимчик родителей, скрипач, пианист, юный химик, обладатель высокого пронзительного голоса, из-за которого получил первое в жизни прозвище (потом список будет длинным): однокашники именовали его «козлом».