– Какой?

– Ну… что значит какой? Не притворяйся, будто ты не знаешь! Такой вот! Мечами не жонглирую, скача по веслам идущего корабля. Плаваю хуже всех, как куропатка… никто не забудет эту историю.

– Что за история?

Хродмар глубоко вздохнул:

– Смеяться будешь?

– Не буду.

– Да знаю, что не будешь, иначе не рассказывал бы, тебя вообще невозможно рассмешить. В общем, как-то наши собрались и поспорили, кто же во всей округе лучший пловец. Сели в лодки, все как водится, отплыли подальше от берега, нырнули в воду и бросились обратно к берегу…

– И ты оказался последним?

Хродмар умолк, взглянув куда-то в небо, будто заметил муху какую.

– Не томи, свои же, – добавил Ингольв.

– Я не просто отстал от остальных, я так и не добрался до берега. Устал. Стал тонуть. Кто-то поплыл за мной обратно спасать.

– Как так вышло? У тебя ж не руки, а два корабля?

Хродмар понизил голос:

– Да я… в общем, поздно было, а я боюсь воды ночью, когда она вся такая черная, ничего не видно…

Ингольв улыбнулся, но не потому, что его рассмешила неудача Хродмара, дело было в другом: когда Хродмар открыто, без задней мысли, о чем-то рассказывал, в нем проскальзывало его ребячество, забавлявшее Ингольва.

– Ты чего заулыбался вдруг? Тебя только чужая беда потешает, да? Ну ты и говнюк, чтоб тебя!

– Я не хотел тебя оскорбить, я внимательно слушаю. Ты хорошо рассказываешь, – сдержал смех Ингольв.

– Тьфу! Ты, между прочим, первый, с кем я делюсь, имей совесть!

– Ты продолжай-продолжай.

– Да что тут продолжать, вот та же история с яйцом, – от досады махнул рукой Хродмар, – тролль меня как-то за язык потянул, и я поспорил с Бьоргом Свиным рылом, кто быстрей из нас заберется на гору и достанет птичье яйцо, – морда у него, кстати, и вправду мерзкая, просто урод, поверь на слово, а, погоди, ты же видел его! – Ну так вот. Он меня не просто обогнал, а еще и помогал потом спуститься.

– А зачем спорил?

– Хотел доказать отцу, что я не какая-то девка рабского происхождения. Да потом расползлись слухи, что… ну не мог такой сын родиться у Бранда, видать, я бастард. Унизительно, знаешь ли.

– Чьи слова, узнал?

– Я пытался выяснить, внешне все уважительно ко мне относятся, держат себя, но ты не обольщайся, это потому, что я сын Бранда, а сам никто.

Хродмар остановился, глядя на огонь.

– Я никто, поэтому Фрида выйдет за какого-то Вестейна, а не за меня, волк его за ногу, тролля беззубого. Ну не могу я с этим смириться, ну не могу, хотя ее отца можно понять, на его месте я бы также поступил. Он-то потомок знатного хэрсира и все такое. Кто выдаст замуж свою единственную дочь за кузнеца, который создает оружие, но никогда не применяет его в бою, ха! Здесь каждый чем-то прославился, кроме меня. Порой кажется, будто мне перерезали сухожилия, как Вёлунду, и оставили на острове, как его… Севарстёд! Чтоб я обнимался с наковальней, пока тут не иссохну на корню.

– А ты не считаешь, что такова нить Норн? Они соткали тебе участь хромого кузнеца, который смирился и принял свою судьбу, что не каждый может сделать, скажу я тебе. Заметь, кузнечное дело тебе дано от природы, ты ведь мне сам рассказывал, как по детской забаве сплел из металла косичку, никогда не брав в руки щипцы.

– Тебе легко говорить, Ингольв! Только темные альвы могли нашептать Норнам подобное проклятье, – ужаснулся Хродмар от этой мысли, – неужели в моем роду кто-то провинился перед ними?

– Поверь, ты заблуждаешься, это куда сложнее, чем просто оседлать морского коня и попасть под стрелу. Если хитрость – это война Одина, а сдержанность – война Тюра, то тебе, как я вижу, больше по нраву война Тора.