– А почему ты ходил по посёлку, а не висел, как делал это обычно? – Петя смотрел в сторону двери, не давая собеседнику видеть своё сомневающееся лицо.

– Я староста посёлка, – спокойно, не задумываясь ответил Василий. – Хожу и проверяю выполнение обета. Мы все должны висеть, а я должен это контролировать.

Староста подставил стул и полез в петлю. Захаров ещё не успел открыть рот, как тот уже опрокинул опору под ногами и задёргался под потолком. Спасать его второй раз не хотелось, поэтому пришлось спрашивать, пока ноги болтались, выписывая странные фигуры.

– А всё-таки, что это за мир? Что вы узнали о нём?

– Мир? – прохрипел висельник. – Где ты его видишь? Это сплошной сюр и иллюзия.

Он снова захрипел и, дёрнувшись пару раз, обвис.

Захаров посмотрел на недавнего собеседника и пожал плечами. Странный выбор и решение вопроса вполне взрослыми и здравыми людьми. Хотя, последнее определение к ним мало подходило.

Он направился к двери, размышляя над словами висельника. Староста, обет, гробы в каждом доме, сюр – не мир, а сплошной идиотизм.

– Верёвка, – раздался сзади хрипящий голос.

Захаров посмотрел назад – его новый знакомый смотрел одним прищуренными глазом и показывал рукой на стол.

– Да, я помню, что там у тебя лежит. Оставь её для других гостей, а мне надо узнать кое-что перед отключением.

Сзади хрипел Василий, рассказывая об обете, а Петя, сделав несколько шагов, открыл первую дверь. Внезапно голос из-под потолка стал сильнее, но Захаров, выходя на улицу, решил не смотреть на странного старосту.

Здесь что-то происходило. Пространство наполнялось невесть откуда взявшимся треском, а небо закрыли тёмно-синие тучи. Вокруг стало темно, и налетевший ветер старался выдуть из путника появившееся желание покинуть это место. Петя ускорил шаг, проходя мимо дома с номером три.

Сзади раздался крик. Через мгновение кто-то завыл, вгрызаясь хриплым голосом в сознание. Пете пришлось посмотреть назад, и увиденное его абсолютно не удивило: тринадцатый дом стоял в конце посёлка, новый и прекрасный, вызывающий желание заселиться в него в ту же секунду! И умереть в нём, подвесив своё бренное тело под потолком…

Крик и вой нарастали. Захарову стало казаться, что кричит не один человек, а разные люди сливаются голосами в единый рёв, заставляя его каменеть от ужаса. Ещё мгновение, и вокруг начало происходить невероятное: все тринадцать домов начали рушиться, осыпаясь огромными кусками на траву. Они проваливались вниз, застревая невообразимым образом в кустах, и повисали на них, вызывая скрип дерева, увеличивающий общую какофонию. Дорога из кирпича разрушалась на глазах, отчего Пете, пришедшему на мгновение в себя, пришлось нестись огромными шагами в ту сторону, откуда он сюда пришёл. Через мгновение его слуха коснулся крик:

– Не уйдёшь! Теперь ты тоже мой! Мой! Двенадцатый брат моих подвешенных марионеток!

Он не мог сопротивляться звучащему внутри черепа голосу, поэтому обернулся во второй раз, но увиденное поразило больше, чем он мог предположить. Дома осыпались вниз, и на месте обрушенных зданий продолжали висеть люди, подвешенные верёвками к воздуху. Они кричали, извиваясь в непонятном танце, размахивая руками и ногами во все стороны. Да, это был их крик, заставлявший холодеть что-то внутри, соединённый воедино одним дирижёром.

Его дом, ставший тринадцатым строением посёлка, обрушился, так и не получив своего жильца. Петля свисала из воздуха, никем не занятая, ждущая шею, способную заполнить её пустоту.

Дорога осыпалась в пропасть, несясь в его сторону чёрным провалом. В это же время, непонятным образом с неба спускалась петля, вызывающая только одну ассоциацию: спасение.