Хачо, хотя не выносил таких разговоров, однако слушал, а по временам делал и одобрительные замечания.

Настал час обеда. Прямо на полу накрыли скатерть и расставили блюда с пловом и целыми жареными баранами.

Между ними стояли кувшины с шербетом и огромные миски с болтушкой из кислого молока, которую ели большими ложками. Крепких напитков не было.

Гости ели и пили с аппетитом.

– Вы не выгоняли еще стада на пастбище? – спросил бек хозяина.

– Нет, еще не выгонял, – ответил тот. – Нельзя надеяться на апрель: он любит к концу пошаливать. Жду, пока минет это время.

– Тепло и холод зависят от бога, кум Хачо, чему быть, того не миновать, – ответил гость. – Наши стада вот уже неделя как пасутся, но знаете, какая беда? У нас нынче совсем нет запаса муки, и пастухи наши несколько дней уже сидят без хлеба.

Старик понял намек и ответил

– А наш хлеб разве не твой? Прикажи, сколько нужно муки, и я вышлю

– Пусть благосостояние и счастье не покидают твоего дома! – воскликнул бек – Конечно это так. Что мое, то твое. Что твое – мое. Не так ли, кум?

– Сам бог свидетель тому. Сколько поспать муки?

– Пока достаточно будет десять возов, а там, в случае надобности, попросим еще, ведь от этого не опустеют твои амбары?

Старик нехотя улыбнулся, что придало его лицу печальное выражение, и кивнул головой в знак согласия

После обеда Степаник подал всем умыться и принес кофе. Бек приказал своим слугам, стоявшим в комнате, идти обедать вместе с другими, для которых был подан обед на паласах6, накрытых на дворе. В приемной остались бек с несколькими приближенными и старик Хачо.

Предметом их беседы был конь, подаренный эрзерумским вали. Бек рассказывал о благородстве его крови и уверял, что он знаменитой арабской породы и что его родословная восходит чуть ли не ко времени знаменитого Антара.

– Но дорого обойдется мне этот роскошный подарок, – закончил бек свой рассказ.

– Почему? – спросил Хачо.

– Да разве не знаешь, что посланцу вали, приводившему коня, нужно дать не меньше ста золотых

Старик смекнул теперь, в чем цель посещения бека, но, словно не поняв в чем дело, ответил

– Что ж, дай Разве конь не стоит ста золотых?

– Откуда у курда деньги? – перебил его бек сердитым тоном – Этот презренный металл есть только у вас, армян.

Один из родственников бека вмешался в разговор.

– Бек, неужели и ты заботишься о деньгах? Разве кум Хачо позволит, чтобы ты в них нуждался?

– Клянусь богом, это верно, – прибавил другой.

– Да, он добрейший человек, – подтвердил третий, – нет подобного ему среди армян.

Старик понял, что, хочет он или нет, деньги ему придется выплатить, и сказал:

– Я не огорчу бека из за сотни золотых.

– Да царствует верная радость в твоем доме! – воскликнули курды.

Старик вышел из комнаты и, позвав старшего сына, приказал ему принести сто золотых из спрятанных в сеннике денег.

– Для какой надобности? – спросил сын.

– Разве не знаешь, что эти негодяи после того, как обожрутся, попросят еще «дишкираси» – ответил отец печальным голосом.

– Да покарает их бог, проклятых, – выругался сын и, взяв корзину, отправился как бы за соломой в сенник.

«Дишкираси», или «плату за зубы», получали некогда курды от армян, когда делали им честь у них обедать. Хозяин дома, если не хотел подвергнуться насилию, обязан был платить этот налог. И в настоящее время этот обычай не вполне вывелся, приняв только более приличную форму.

В отсутствие старика между курдами произошел следующий разговор.

– Если он вернется без денег, я велю поджечь его дом, – сказал бек сердито.

– Не надо, зачем? – успокаивал его один из свиты. – Славный армянин, не следует огорчать старика. Дом его всегда открыт для нас – берем все, что нам нужно. Он добрый, не надо забывать хлеба и соли, которыми он встречает нас всегда.