Агмунд спрыгнул с коня, сорвал на ходу пояс с мечом и бросился к берегу, но течение уже подхватило и понесло Элин. Девушка старалась подплыть к мельничному колесу, но река властно увлекала ее прочь.

На крики Агмунда выбежал из мельницы Пеласгий, а вслед за ним и его подручные. Мельник отчаянно кричал и махал руками, а Велига и Белян только охали да суетились. Не раздумывая, Ставр прыгнул в реку, проплыл вперёд, подхватил девицу за волосы и стал выгребать одной рукой к берегу. Элин что-то гневно кричала по-варяжски, но Ставр упорно стремился к суше, пока ноги не нащупали твердое дно.

Элин пластом лежала на мокрой глине, её бил озноб. Ставр с трудом отдышался.

– Меч ко дну тянул…, – задыхаясь, произнесла Элин.

– Что ж не отстегнула?

– Не смогла…

К ним бежали Агмунд и Доман, а следом и Пеласгий с работниками – Беляном да Велигой. Старик отчаянно ругался на нерадивых холопов, потрясая кулаками.

– Дурачье, что стояли, как дубины! А ежели б пропала девка? Погодите, уж обломаю дубье о морды ваши проклятые! Кабы не Ставр, так… И подумать страх!

– Пропади ты пропадом, Пеласгий, – негодовал Агмунд, – Сколь раз тебе говорил, чтобы срубил эти окаянные ивы… Там коню не пройти! Чтоб тебе провалиться!

Пеласгий сопел в бороду, косился на разгневанного варяга. Но старик знал, что тот покричит, да скоро успокоится, а выпьет, так и вовсе быстро обо всём позабудет.

– Тотчас пошлю людей, чтобы срубили. Там все лесом едут, недалече, – начал было Пеласгий, да глянул на варяга, запнулся и подозвал к себе Беляна. Зашептал холопу.

– Мёду неси, мёду крепкого, варяга успокаивать надо. Вишь, какие гости сегодня… да кликни, чтоб Голуба на стол собирала.

Когда Белян принёс мёд, Агмунд налил кружку доверху для Элин.

– Пей, сестра. Хороший мёд – лучшее снадобье.

Элин отпила несколько глотков, светло взглянула на Ставра и протянула кружку ему. Ставр выпил, поклонился Элин.

– Молодец, Ставрушка, не растерялся, – похвалил Пеласгий кривича, – Сегодня шёл бы ты в лес, травки пособирал, родимец. Спину нешто ломит…

– Ага, знаем твои травки. На привороты все, – подмигнул Доман мельнику, – небось сам варишь, а потом в слободе девкам продаешь тайком. Радомер не дозволял тебе сей промысел, ворожей…

Пеласгий будто и не слышал, что молвил боярич. Ставр уселся на траву, чтоб перемотать онучи в сторонке. Он искоса наблюдал за мельником и Доманом.

– Ой, у меня ж квасок припасен, – хлопнул себя по лбу мельник, – Заборист, ядрен! У батюшки Радомера в клетях не сыскать!

Подхватив портки, Пеласгий затрусил прочь.

– Старый лешак. Мягко стелет, жестко спать. Небось знатно нагрел тебе загривок, а, братец? – озорно процедил вдогонку мельнику Доман, подмигнув Ставру. Кривич промолчал. Негоже холопу супротив хозяина выступать.

Селяне из близких деревень боялись Пеласгия. Многие видели, как он сыплет зерно в реку, чтоб сговориться на заре с водяным. Говорили, что зимой, при заморозках, кладёт мельник под деревянное мельничное колесо кусок сала, чтоб водяной не слизывал смазку и оно крутилось.

– Пойдём, поешь малость с господской кухни, – хлопнул Ставра по плечу Доман.

Доман и Ставр направились по следам мельника. Жилая изба Пеласгия, рубленная из брёвен и крытая дранкой, одна стояла посреди поляны за крепким тыном. Рядом с ней помещались сарай и столб, на котором торчал побелевший, выжженный солнцем и омытый дождями, конский череп. Неподалёку работники сложили шалаши из камыша, веток и хвороста.

– Хлеб да соль, боярич, – пропела румяная и разбитная девка в полотняной рубахе, шитой красными петухами.

– А что, Голуба, не надоел тебе лешак? Не уморил тебя на своей перине часом? – прищурился Доман.