Кое-как вразумив Сюэ Мэна, Ши Мэй решил не выходить из трудной роли миротворца и сменил тему, дабы разрядить обстановку:

– Молодой господин, скоро ли разродится пятнистая кошка госпожи?

– А, ты про А-Ли? Матушка ошиблась: кошка не беременная, а просто толстая, потому что много ест, – ответил Сюэ Мэн.

Неудачный заход: беседа затухла, едва успев начаться. Стушевавшись, Ши Мэй решил заговорить с Мо Жанем:

– А-Жань, сегодня тебе нужно будет снова идти к учителю и отбывать наказание?

– Кажется, не нужно, ведь я выполнил его поручение. Давай сегодня я помогу тебе переписывать свод правил.

– Откуда у тебя возьмется время на помощь мне? – засмеялся Ши Мэй. – Ты сам должен переписать их сотню раз.

Приподняв брови, Сюэ Мэн с изумлением взглянул на Ши Мэя, славившегося послушанием и образцовым поведением.

– А почему ты тоже должен переписывать свод правил?

Смущенный донельзя Ши Мэй не успел ему ответить – гул голосов в столовой внезапно стих. Обернувшись, трое юношей увидели вошедшего в зал Чу Ваньнина в развевающихся белых одеждах. С бесстрастным лицом подойдя к полкам с едой, он принялся выбирать блюда.

С появлением Чу Ваньнина в столовой, где сидело больше тысячи человек, стало тише, чем на кладбище. Все без исключения ученики торопливо доедали свой завтрак в полном молчании, а если кто-то и разговаривал, то еле слышным шепотом.

Ши Мэй тихонько вздохнул, наблюдая за тем, как Чу Ваньнин с подносом в руках прошел в дальний угол и занял свое любимое одинокое место, после чего принялся за кашу.

– По правде говоря, учитель порой вызывает у меня жалость, – не сдержавшись, поделился Ши Мэй.

– С чего это? – поднял голову Мо Жань.

– Сам посмотри, никто не осмеливается приблизиться к его столу, а когда он вошел, все тут же затихли и теперь не смеют повысить голос. Раньше, пока глава не уехал, было еще сносно, но сейчас, когда он в отъезде, учителю даже поговорить не с кем. Разве он может не чувствовать себя одиноко?

– Разве он не сам в этом виноват? – хмыкнул Мо Жань.

Сюэ Мэн вновь рассердился.

– Смеешь насмехаться над учителем?

– Разве я насмехаюсь? Всего лишь сказал правду. – Мо Жань подцепил палочками еще одну мясную пампушку и положил ее на тарелку Ши Мэя. – Кому охота общаться с человеком, у которого такой скверный характер?

– Эй, полегче!

Глядя на Сюэ Мэна с озорной улыбкой, Мо Жань лениво протянул:

– Ты со мной не согласен? Тогда пересядь к учителю за стол и завтракай в его компании, а не в нашей.

Сюэ Мэн не нашелся что ответить.

Он, конечно, уважал Чу Ваньнина, но тоже боялся его, причем гораздо больше, чем остальные. Сконфуженному Сюэ Мэну было нечего возразить на слова Мо Жаня; ему только и оставалось, что, надувшись, пинать ножки стула в бессильной злобе.

Крайне довольный собой, Мо Жань с вызовом посмотрел на «маленького феникса». Затем его взгляд скользнул дальше, через зал, наполненный молодыми людьми в темно-синих одеждах и серебристых доспехах, туда, где отдельно от всех сидел Чу Ваньнин.

Разглядывая единственную среди присутствующих фигуру в белом, Мо Жань почему-то внезапно вспомнил, как вчера ночью этот человек спал, изогнувшись как червяк, посреди холодных кусков металла.

Ши Мэй прав: Чу Ваньнин и правда вызывал жалость.

Ну и что? Чем более жалким он выглядел, тем радостнее становился Мо Жань. При одной лишь мысли об этом уголки его рта непроизвольно ползли вверх все выше и выше.

Летели дни.

Чу Ваньнин больше не вызывал Мо Жаня в павильон Хунлянь. Он отбывал повинность на хозяйственных работах: мыл посуду, кормил цыплят и утят госпожи Ван, поливал и пропалывал аптекарский огород. Поручения были несложными, так что работник, можно сказать, не употел.