Мо Жань всегда отличался злопамятностью.

Он помнил, как выслушивал жалобы Жун Цзю, как жалел ее, даже подумывал выкупить, а она сговорилась с его недоброжелателями и строила против него козни. От невольно появившейся на лице довольной улыбки глаза Мо Жаня превратились в две узенькие щелочки, когда он прижал острый осколок к скуле Жун Цзю.

Лицо для торгующей своим телом – самое важное. Потеряв красоту, она потеряет все.

Эта льстивая паршивка будет теперь скитаться по свету как последняя бродяжка, будет ползать в грязи, корчась под ударами сапог, терпеть побои, брань и презрительные плевки. Эх… Одна мысль об этом доставила Мо Жаню невыразимое удовольствие, и даже отвращение от того, что он только что овладел ею, развеялось как дым.

Улыбка Мо Жаня становилась все шире и очаровательнее.

Рука надавила на осколок, и на краях появившейся ранки немедленно выступила кровь.

Лежащая без чувств Жун Цзю, похоже, все равно почувствовала боль. Из ее горла вырвался едва слышный хриплый стон, на ресницах заблестели слезы – весь ее вид вызывал жалость.

Рука Мо Жаня замерла. Он вдруг вспомнил об одном давнем друге.

А потом внезапно осознал, что именно собирался сотворить.

Спустя миг, очнувшись от оцепенения, Мо Жань медленно опустил руку.

Вот уж действительно, привычка творить зло глубоко въелась ему под кожу. Он совсем забыл о том, что вернулся к жизни в годы своей юности.

Здесь события его прошлой жизни пока не произошли, и самые большие ошибки еще не совершены, а он… все еще жив. Так зачем Мо Жаню вновь идти тем же жестоким, бесчеловечным путем, когда он может начать все заново?

Рассеянно поигрывая осколком пиалы в руке, он сел, закинув одну ногу на постель. Внезапно его взгляд упал на жареные масляные лепешки, по-прежнему лежавшие на столе. Взяв одну, Мо Жань отогнул промасленную бумагу и принялся за еду, откусывая от лепешки большие куски. Губы с налипшими вокруг крошками заблестели от масла.

Хотя эти лепешки и считались фирменным блюдом веселого дома, вкусными назвать их можно было с большим трудом. По сравнению с теми изысканными яствами, которые Мо Жаню впоследствии доводилось отведать, они казались не вкуснее свечного воска. С тех пор как этот публичный дом продали, Мо Жань больше ни разу не ел такие лепешки; едва появившись на языке, их знакомый вкус мгновенно вызвал в памяти волну воспоминаний о былом.

С каждым проглоченным куском Мо Жань все яснее осознавал, что действительно возвратился к жизни. А когда от лепешек ничего не осталось, он уже полностью оправился от первоначальной растерянности.

Он в самом деле восстал из мертвых.

Все зло, все роковые поступки его прошлой жизни еще не совершены.

Он еще не убил дядюшку с тетушкой, не учинил кровавую расправу во множестве городов, не предал своего наставника, не покрыл позором свой род, не женился, не…

Все еще живы.

Причмокнув губами, Мо Жань провел языком по своим острым белым зубам. Он чувствовал, как тонкий лучик радости в его сердце стремительно расширяется и разливается по нему жаркой волной восторга и азарта. В прошлой жизни он, обучившись трем великим запретным техникам, приобрел огромное могущество. Двумя из них Мо Жань овладел в совершенстве, и лишь третья, «Возрождение», не раскрылось ему в полной мере, несмотря на природный талант и недюжинный ум.

Он и подумать не мог, что после смерти наконец достигнет того, что ему не удалось при жизни.

Былые чувства, испытанные Мо Жанем в прошлой жизни: тоска, одиночество, злость от нежелания смиряться с обстоятельствами – все еще теснились в груди, а перед глазами стоял охваченный пламенем пик Сышэн в кольце вражеских войск.