Сначала ему снились какие-то сообщения, которые во сне назывались файлами. Сообщения он должен был высылать почти как через Интернет, но делал это на фоне неба. Перед глазами возникала какая-либо фраза, написанная очень крупным шрифтом. Евгений делал движения руками, как бы сжимая эту фразу. Как уже было сказано, все это происходило на фоне неба, определенным образом махнув левой рукой, он отправлял эту фразу-«файл», и фраза моментально будто бы улетала в небо, то есть исчезала. И так он все сжимал и сжимал, отправлял и отправлял. Он даже несколько раз просыпался и, понимая, что это болезненный сон, из тех, что бывают при высокой температуре, снова засыпал, с надеждой, что, прервав сновидение, он больше не будет видеть эту дребедень. Ведь очень редко бывает, чтобы после пробуждения продолжало сниться то же самое. Но сегодня ему не везло, сон продолжался тот же самый. Наконец сновидения перешли в другую фазу. Снилось, что он идет по берегу той самой реки к дому своей мечты, причем по тому берегу, на котором стоит дом. Он уже его видит, дойти-то осталось какие-то пятьдесят метров. Ярко светит солнце, вода в реке искрится, и настроение отличное. Вдруг что-то необычное среди лучистого течения привлекает его внимание. На сердце резко начинает становиться грустно и тревожно. Но Евгений так хочет поскорее оказаться в доме! Может, а ну его?! То, что привлекло внимание? Однако он не в силах отказаться от задуманного, он должен подойти к берегу, в глубине души он даже знает, что это, но еще не осознал явно. Евгений приближается к воде. Покачиваясь на прибрежных волнах, в воде плавает труп девушки. Разбухшее и обезображенное тело, один глаз вытек, второй выкатился мутным теннисным шариком. Кругом тихо, слышен только спокойный плеск воды. Несмотря ни на что, он узнает, чье это тело. Это Люба. Евгений чувствует, что нужно скорее уходить, иначе случится что-то страшное, но долг зовет его вытащить тело из воды. Он подходит ближе, приноравливается, как бы поаккуратнее ухватить его, чтобы как можно меньше касаться. Протягивает руку и… тут утопленница сама хватает его за руку и, не поворачивая головы, лишь косится на него своим мутным «теннисным шариком». Евгений в панике пытается высвободить свою руку из холодной хватки, но та тянет его к себе. Как всегда во сне, движения получаются очень неловкие и медленные, Евгений кричит, слезы начинают течь из его глаз, тут он падает и оказывается в избе. Здесь сумрачно, и воздух кажется вязким, настроение остается тревожным, хотя об утопленнице уже забыто и в мыслях нет. Здесь уже совсем другая тема. Тревожное настроение было неспроста, и сумрак тоже. В углу избы горит лампада, а посреди на какой-то высокой подставке стоит гроб. Евгений видит, что гроб не пустой, в нем кто-то лежит, но при столь убогом освещении нельзя разобрать, чье это тело. Да не очень-то ему это и надо. Тревога нарастает. Он вовсе не хочет знать, кто там. Он даже не будет пытаться подойти и разглядеть труп. Он просто потихонечку уйдет отсюда. И дом этот ему не нужен, пропади он пропадом. Конечно же, нелепо в бодрствующем состоянии предположить, что мертвый может зашевелиться. Но во сне Евгений почему-то вполне серьезно и в панике именно этого и боялся. Пятясь к двери, он почти как молитву читал: «Только бы не зашевелилось, только бы не зашевелилось!» – и, конечно же, оно, тело, зашевелилось и село. Сердце Евгения было готово разорваться от ужаса, хотелось кричать, в этот момент он спиной наткнулся на стену. Евгений судорожно, боясь потерять зрительный контроль над происходящим в гробу, руками и спиной пытался нащупать дверь, но дверь не находилась, стена казалась бесконечно широкой. Он метался справа налево и наоборот, двери не было. Между тем труп выпрыгнул из гроба и, громко топая то полу, словно у него были деревянные башмаки, мелко засеменил к Евгению. В полумраке Евгений уже начал различать ужасную внешность, в отчаянии он повернулся к мертвецу спиной, надеясь хотя бы так найти заветный выход. Спиной он чувствовал приближение и слышал страшный глухой, звучащий как из бочки голос. Хоть голос и был низким, однако скорее принадлежал женщине. Труп промолвил: