Цверги приходят по ночам, предлагают на обмен товары, что-то бомоча на своем странном языке, где каждое слово в новый день может означать совершенно иное, а каждая фраза – лишь изречение из старинных книг. Говорят, что цверги неразумны и только копируют людское поведение, подобно ворону, старающемуся запомнить человеческую речь. Не знаю, может быть, но Альфриг, с которым мы делили кувшин разогретого вина в морозную ночь, не казался неразумным. Цверг появился в моей хижине неожиданно. Пришел, уставший и измученный холодом и дорогой. Да, его речь была непонятной, но это не имело никакого значения. Помню, как часто он произносил фразу: «Зигфриду пора воссесть на отчий трон», каждый раз вкладывая в слова новый смысл.

Если увидеть вытатуированное на руке имя и вспомнить себя настоящего, то понимаешь, что цверги лишь порождения компьютерного мира, неигровые персонажи, чьи слова генерируются функцией случайного выбора. Но когда в руках зажата чаша с обжигающим губы вином, а возле тебя друг, то вы всегда найдете общий язык.

«Будем, за удачу».

«Зигфриду пора воссесть на отчий трон».

Он улыбался, мы чокались, пили, а потом наливали снова, и эта фаза Альфрига запомнилась мне на всю жизнь.

Говорят, что Берхард Смелый любил искусство и обожал хвастаться перед гостями окаменевшими цвергами. Пойманные карлики дожидались восхода солнца в клетках под открытым небом. Маркграф сам придумывал названия, которые придворный гравер выбивал на табличках. «Ужас первого рассветного луча», «Страх солнца», «Карлик, застигнутый нежданным рассветом», – исчезнувший маркграф был большим фантазером.

Впервые мне пришлось спускаться под землю несколько лет назад в пещерах Драгборна. Три очаровательные девушки, называвшие себя «Алым шиповником», наняли меня в качестве проводника. Те места я знал плохо, но за душой не было ни гроша, и я согласился на эту работу, позволив женщинам собою командовать. Пришлось отыгрывать роль опытного следопыта. Иногда это выглядело… забавно. Я часто ловил на себе заинтересованные взгляды своих нанимательниц.

Марлис, Тересия и Адела мечтали найти фиал возрождения. По слухам, эти артефакты создал Безумный Кроу, спрятал в недоступных местах и оставил чудовищ для их охраны. Странная логика, но от волшебника с таким прозвищем можно было ожидать чего угодно.

Девушки тщательно скрывали от меня карту, на которой крестиком обозначалась пещера с творением сумасшедшего колдуна. Фиал возрождения обещал вторую жизнь. Второй шанс. Вторую судьбу. Но «Алый шиповник» погибли, все трое. Отправились за сокровищем, оставив меня одного в лагере, и не вернулись. В пещере рядом с их растерзанными телами я нашел следы василиска. Они вели в глубину, туда, где среди свисающих сталактитов клубилась тьма и завывал подземный ветер.

Я похоронил девушек у входа, рядом с окаменевшими цвергами. Трижды возвращался за телами, после чего копал могилы, ломая оружие о камни.

Теперь я снова под землей. Стены прорытого троллем туннеля, высокого, не вынуждающего нагибаться, скрепляла засохшая слизь. Тень идущего впереди Олега то путалась у меня под ногами, то запрыгивала на стены, словно сгусток ожившей темноты. На поднятой ладони моего друга горел волшебный огонь, и пламя отражалось в голубых глазах Илвы. Девушка шла рядом со мной, ступала мягко и осторожно, как хищный зверь, чувствующий опасность. Илва напряжена – дотронься, и она либо вздрогнет от неожиданности, либо откусит тебе руку.

В подземелье гулял ветер. Обдувал лица, вздыхал, словно море в огромной пустой раковине, накатывался волной и отступал, скрываясь в темноте. Казалось, что это дыхание великана Имира, спящего в глубинах земли.