А царь Соломон на закате своего долгого царствования, якобы пришел к мысли, что не может доверить чудесный Ключ ни одному из своих сыновей: ни Иеровоаму, ни Ровоаму, ибо предчувствовал Соломон, что натворят они с этим Ключом великих бед. И спрятал царь Соломон Ключ в Священной пещере в долине реки Инд, а свитки атлантов еще далее – в Тибете.

Не обмануло предчувствие мудрого царя. Его сыновья и без Ключа натворили неописуемых бед, на четверть тысячелетия ввергнув народ в кровавую междоусобицу.

И Александр Великий, по мнению Аполлония, устремился в Индию не за новыми землями, богатством и славой, – все это у него уже было. Он стремился овладеть Ключом. Разгромив персидского царя Дария и, завершив, таким образом, создание собственной империи, Александр заявил диадохам – представителям своей военной элиты, – что теперь ему предстоит найти ответ на вопрос: как управлять народами его огромной империи не только и не столько силой оружия, сколько силой знания, ума и убеждения. И он знает, где следует искать ответ на этот вопрос и поведет туда армию. Но разве можно силой оружия заставить служить себе то, что превосходит любое оружие? Очевидно – нет, и Александр понес наказание: – принял смерть в расцвете сил и зените славы.

Аполлоний Тианский избрал свой путь и прошел его, но итоговая часть – о результатах, о том: было ли его путешествие в Индию успешным – в рукописи отсутствовала. Это было вполне в духе папы: передать императору лишь то, что отвечало целям и интересам самого понтифика. И не более того. Заключительная часть рукописи, видимо, так и осталась за семью печатями в хранилищах Ватикана.

В папке полковника была также копия письма грека Лукреция Цицерониса, адресованного князю Федору Юрьевичу Ромодановскому. В письме автор сообщал, что прибыл в Россию вместе с Францем Лефортом при возвращении в Москву Великого посольства; что это именно он, Лукреций, привез в Россию и трактат Аполлония Тианского, и, главное, обращение православных общин Греции, Болгарии и Сербии, придавленных турецким игом, к царю Петру. Он жаловался в письме, что Лефорт обманным путем завладел этими документами, чтобы они не попали к Петру Алексеевичу, который вняв мольбам единоверцев, вполне мог оставить до лучших времен неприветливый, болотистый и холодный север со свинцовыми водами Балтики, и обратить взоры к благодатному югу и теплым морям. И там, при поддержке страждущих во Христе братьев славян и православных эллинов, рубить окно не только в Европу, но и Азию. Царь Петр Алексеевич мог отвернуться от болотной осоки, чахлого кустарника, от нищих чухонцев и замерзающего зимой залива, и устремиться к югу: к портам и виноградникам Средиземноморья, италийским пиниям и ливанским кедрам – к сказочной Персии и богатейшему Индостану. Лефорта такой вариант развития событий не устраивал. А все потому, пояснял Лукреций, что Лефорт – ставленник швейцарской гильдии Ганзы – имеет намерение устранить конкурирующих с ганзейскими купцами сильных шведов руками царя Петра. С детской непосредственностью Цицеронис сетовал, что когда ему удалось, наконец, попасть на званый ужин к Петру Алексеевичу, коварный Лефорт подговорил Александра Меньшикова и тот так напоил его, что когда удалось приблизиться к царю, он, Цицеронис объяснить и рассказать ему уже ничего не мог, а мог только мычать и икать. Петр Алексеевич смеялся, а Лефорт называл его, Цицерониса, шутом гороховым, унижая, таким образом, и его самого, и его фамилию. (Цицеро – лат.cicero – горох. Прим. авт.)

Реферат Зубатова был интересен и версиями альтернативной истории Российской Империи. Но заинтересовал он Менжинского не столько содержанием, сколько меткой Бокия. Да, да, меткой Бокия! Она проявилась при внимательном осмотре Менжинским этих документов, помещенных в папку №3. Меткой Бокия, его визитной карточкой стала привычка подгибать к себе при чтении правые верхние углы листов точно так, как в той его затерявшейся во времени загадочной тетради.