Вдруг я остановился, не зная, о чем мне дальше говорить.

– Разве это не должно тебя радовать? – спросил он меня без капли удивления.

– Проблема в том, что этот человек вскоре должен меня покинуть.

Внутри было так темно, что, взглянув на собственную ладонь, я не мог разобрать линии, название, и значение которых я так и не узнал. Свет исходил лишь от прощелины между полом и ширмой, благодаря которой тьма, создающая здесь полное уединение с самим собой, помогала человеку сосредоточиться на проблемах, гложущих его изнутри. Несмотря на все условия, созданные специально для приходящих сюда людей по понятным мне причинам, я смотрел на свои грязные башмаки, которые вновь нужно было подбить гвоздями.

– Сам ли он принял решение оставить тебя в одиночестве?

– Нет, святой отец.

– Порой люди не в силах понять промысел господний. Человек видит лишь то, что есть здесь и сейчас, не догадываясь о том, что одно горе может привести к целому ряду счастливых событий, украсивших его грешную жизнь.

Пожалуй, прилагательные, имеющие религиозный подтекст, зачастую резали мой и без того безнадежный слух. Его качество всегда снижалось после того, как я спускался вниз по лестнице, некогда поднявшей меня на сцену, где я, в поту и горячности собственной страсти, рвал струны во время очередной игры.

– Объясни мне, в чем дело, и, возможно, тогда я действительно буду в состоянии тебе помочь.

И на мгновенье я осознал, сколь ужасен факт того, что я, внешне непривлекательный мужчина средних лет, делю свою кровать вместе с трупом молодой девушки. Расскажи я об этом священнику, он просто мне не поверит, или, более того, проклянёт, и провозгласит антихристом. Решив не говорить ни единого слова напоследок, я вышел из конфессионала и направился к дверям, через которые ежемесячно проходят тысячи людей, затерявшихся в собственном «я».

– Сын мой, – окликнул он, в надежде остановить меня и увидеть подлинное лицо человека, скрывавшегося во тьме.

– Я не ваш сын, – ответил я ему, все также целеустремленно направляясь к выходу.

Отчетливо слушая мольбы здешних святых, изображенных на стенах католической церкви, я вышел из здания цвета красного вина и побрел по знакомым мне улицам, которые всегда казались мне чужими. Не поднимая своих бестыжих глаз, я пытался уберечь себя, прекрасно понимая, что все мои попытки избежать какого-либо контакта с проходящими мимо людьми, берут своё начало из детства. Последние дни мне довольно часто приходилось вспоминать город, создавший из меня чудовище в человеческой плоти, и потому печаль начинала разрывать мое исхудавшее от голода тело на части. Несмотря ни на что, я все-таки продолжал бессмысленное движение по городу, в надежде найти решение своей проблемы. Свернув влево на двадцать четвертой улице, я решил зайти в книжный антиквариат, чтобы вновь убедиться, что ни одну из найденных там мною книг я не смогу купить. И все же я видел в этом некую подлинную ценность и верил, что вновь прикоснувшись к этим потрепанным рукописям и впитав в себя запах пожелтевших страниц, я стану немного лучше. По крайней мере, невзирая на мое пагубное положение в обществе, я оставался собой – человеком, хронически испытывающим интеллектуальный голод. Зайдя, наконец, внутрь, я успел заметить, как улыбка хозяина, адресованная очередному покупателю, расплатившемуся за товар, сменилась строгим выражением лица после того, как он увидел меня в дверном проеме своего магазина. Из-за того, что я начал приходить сюда раз в неделю и вожделенно перебирать книгу за книгой, не кладя в его карман ни единой монеты, он перестал относиться ко мне так, как относиться к людям, приобретающим его бесценный товар. Однако меня не смущало его пристальное внимание ко мне и, вопреки ожиданиям хозяина антикварной лавки, я не переставал посещать эти четыре стены, в которых смогло уместиться столько прекрасного.