Самые могущественные Покровители обретаются на пересечении лей-линий[25], послабее – вблизи. Род со слабым Покровителем – всё равно что не воронёный доспех: рано или поздно заржавеет.

Только члены семьи знают, как призвать своего замкового духа, и это, конечно, держится в большой тайне. Когда-нибудь это знание перешло бы по наследству от отца к Людо, но теперь этого уже не произойдёт.

Многие изображают своего Покровителя на гербе, но действительно ли он выглядит именно так, проверить, по понятным причинам, невозможно.

Скальгерды потому и правят испокон веков, что на их стороне слишком многое: один из древнейших Покровителей, природные и рукотворные укрепления, легенда о водяном чудовище, которое спит на дне озера Хидрос, зарывшись в ил, но пробудится в случае опасности, и мощный дар. Лес вблизи замка не случаен. Каждый из обитающих в нём зверей – дополнительное звено в цепи их власти. Если нас, Морхольтов, в народе называют «перекидышами» или «хамелеонами», то Скальгерды известны как «звероусты»: их дар в умении общаться с животными, управлять ими. Говорят, много веков назад кому-то все же взбрело в голову напасть на замок. Часть армии двинулась с севера, через лес. Из более чем пятисот воинов, вошедших в него, не вышел ни один. Те, кого послали следом, не смогли разглядеть траву под ковром из чисто обглоданных костей своих товарищей.

Поэтому надо быть непроходимым тупицей, чтобы атаковать в открытую.

Мы погрузились в ладью и отчалили от берега. Люди короля были все, как один, одеты в цвета рода – красный с золотом. Мы с Людо, единственные темноволосые на судне, выделялись, как вороны среди аистов. Даже леди Йоса, с её белокурыми локонами и в здешнем платье, уже казалась одной из них. На неё, как всегда, глазели. В открытую не осмеливались, но по лицам воинов ясно читалось, что красота будущей королевы им по вкусу. Красота вообще везде в почёте. Это уродам приходится нести ответ за свои изъяны.

Её Светлость больно стиснула мою руку, не отрывая напряжённого взгляда от замка. Утки и лебеди скользили с нами наперегонки, а в чёрной воде отражались лохматые низко плывущие облака, подсвеченные закатными лучами. Казалось, герб Скальгердов отпечатался даже на небе: солнце затопило его кипящим золотом до самого горизонта, оставив на границе стихий три багровые полосы, дрожащие в воде дорожками пролитой киновари[26].

Меня охватила дрожь, в висках застучало, а во рту появился противный кисло-металлический привкус. Гребцы завели ритмичную песню, отдававшуюся в ушах буханьем набата. Я больше не различала лиц, мрачных красот этого места и пылающих на небе красок, а вместо длинношеих лебедей видела плывущих по рекам покойников, сделавших воду непригодной для питья. Ещё видела наши фамильные поля, сожжённые, кормилицу, как-то по-глупому завалившуюся набок, со стеклянными глазами и обиженно оттопыренной губой – конечно, она обижена, ведь за всю жизнь и мухи не обидела и не заслужила быть зарубленной на пороге моей спальни… видела отцовские пальцы с вздувшимися костяшками, судорожно комкающие простыни, и кровяную жижу, с бульканьем стекающую из почерневшего рта, мать, загораживающую его постель с мечом в руках. Она успела ранить двоих… Я снова слышала гул огненной стихии, треск проваливающейся крыши, скрежет гранёных когтей по стене трофейной и вой, с которым огромная туша срывается вниз, проламывая плиты, извивается, раздирает шпалеры в борьбе за свою и наши жизни. А следом – внезапная оглушающая выворачивающая внутренности тишина…

Малиновый воздух дрожит и рассыпается искрами, свинцовые наличники текут от жара, Артур катается по полу, прижимая ладони к лицу и рыдая от боли, а языки пламени сжирают мой прежний мир…