Он очнулся возле дороги, в том месте, откуда его унесли. Рядом валялись вещи. Шатер, обрывки ленточек, с помощью которых он вязал кукол, посуда. Ишан взял лишь тыквенную бутылку с широким горлышком.

После пережитого ноги слушались с трудом, но Ишан упрямо шагал по дороге в аул. В руке он сжимал бутыль с халвой для Ашат…

Книга

Он стоял у стола в своем недорогом клетчатом пиджаке и кепочке, высокий, слегка сутулый, а директор задавал вопросы.

– Педагогическое образование?

– Нет.

– А кем до войны работали?

– Наборщик в печатной мастерской.

– А во время войны?

– Сержант, пехотинец, шестой участок.

– Куда ранены?

– Осколок в правом легком, и поврежден сустав правой руки.

– Свои дети есть?

– Нет.

– Мда, – директор комиссии по надзору за детьми встал и, неловко прихрамывая на протез, подошел к карте. – Я просил кого-то, кто имеет хоть какое-то отношение к детям, но видимо, вы единственный, кого им удалось разыскать.

– Я пытался отказаться, – кивнул Спок, – но мне сказали, что у них действительно больше никого нет.

Наступила долгая пауза. Оба собеседника смотрели на карту города и думали о том, что было им известно, что было известно каждому жителю города и, наверное, всем людям в стране. Аквианийцы подошли к городу внезапно, но взять сходу не смогли, обложили осадой. Фронт откатился на сто километров южнее, но со своими город связывала река. Водный путь был узкий, простреливался с обеих сторон, тем не менее по нему к осажденным шли баржи, подвозившие боеприпасы и редкое подкрепление. Ситуация на их участке фронта была сложная, поэтому не стоило надеяться на быстрое снятие блокады. Но пока врагу не удалось перерезать путь, по которому шло снабжение, город можно было удержать, так как основные силы аквианийцев тоже ушли вперед. После двух неудачных штурмов, бои свелись к бесконечным маневрам в попытке нащупать слабый участок и, захватив пристань, взять город в кольцо. Бойцов катастрофически не хватало, поэтому все, кто мог быть полезен на линии обороны, ушли туда. В самом городе остались лишь старики, женщины, раненые и дети.

– Вы не переживайте, – наконец нарушил паузу директор. – Эта группа – не беспризорники, а дети из благополучных семей. Они знают, что вечером нужно чистить зубы, а есть вилкой и ножом. Мы направили к ним нянечку, но женщина в возрасте, и ей тяжело за ними угнаться.

– Я понял, – кивнул Спок и как-то по-детски откровенно признался: – Не представляю, чем я их буду занимать.

– Вы уж придумайте что-то, – ласково попросил директор. – Поиграйте, почитайте…

– Хорошо, – снова кивнул Спок и попрощался.

Полная, вся в морщинах старушка по имени Рогедда была туговата на ухо. Она исполняла обязанности повара и уборщицы одновременно, поэтому возиться с малышами женщине было, разумеется, некогда.

– Стара я, – доверительно пояснила она Споку, – семьдесят четыре года уже, не шутка. Они меня обстановку на фронте спрашивают, а откуда мне знать. Ты уж займись ими, милый, а я кормить вас буду. Жалко их, пташек божьих, многие сиротами остались.

– Понятно, – сказал Спок и пошел к детям.

В четвертой младшей группе были дети от пяти до семи лет. Восемь мальчиков и двенадцать девочек. Это действительно были «домашние» дети, им сказали сидеть тихо, и они сидели. Правда, при этом им не объяснили, чем заниматься, поэтому дети разговаривали. О чем они говорили, Спок не услышал, при его появлении дети дружно замолчали и настороженно посмотрели на взрослого.

– Здравствуйте, – как можно веселее сказал Спок, – я ваш новый воспитатель, зовут меня Спок Желудевый, можете звать меня просто Спок.