Какая разница, казалось бы, обдали вы крутым кипятком фарфор или нет? Если тщательно обдали – чай «задышит», если нет – будете наслаждаться бурого цвета пойлом, как в лучших домах.

Полторы ложки или чуть больше?

Большая чайная ложка или маленькая?

Разница ощутимая. Вкус на выходе не тот. Не тот – и все. Маленькое утреннее счастье, как и счастье вообще, – это вопрос ощущений.

Каково же было изумление Халатова, когда вдова Подвижника, пившего по утрам исключительно крепкий кофе и помешанного на яйцах всмятку (умело сварить которые – тоже целая наука), освоила его «неподражаемое» искусство за два-три сеанса, ни о чем ни спрашивая и ничего не уточняя, просто внимательно наблюдая за неторопливыми манипуляциями Владимира Андреевича. Переселение душ, да и только.

Халатов пил свой чай с бутербродами и тоскливо думал о том, что ему предлагали, по всей вероятности, на выбор две роли: благодетеля, великодушного и многотерпеливого, или палача. Быть лучше, чем ты есть, или быть собой. Даже еще проще: жертвы или палача. Чья-то проблема странным образом трансформировалась в проблему Халатова: оставаться самим собой (что означало de facto исполнить функции палача) или превратиться в жертву, бездарно издохнуть самому. «Черт знает что», – стонало в душе, пока он прихлебывал свой бесподобный чай, безупречно заваренный палачом Тамарой. Его интимнейший продукт перестал быть его, он все делил с этой женщиной, которая готова была умереть ради него – или без него.

Халатов, как все те из людей, кому от природы дано было горькое счастье с годами совершенствоваться, то есть уметь обходиться без иллюзий и не становиться при этом подлее, – Халатов знал уже, что назначение всех пышных фраз на земле – скрывать пустоту или глупость. А от безобидной глупости до иезуитской подлости – рукой подать. Вот гуляет по миру чьей-то, якобы, легкой рукой пущенное: лучше умереть стоя, чем жить на коленях. И все вокруг готовы прослезиться.

Утрите слезы умиления, господа, и вдумайтесь: для человека с достоинством здесь нет выбора. Это ложная альтернатива. Тот, кто привык жить стоя, с высоко поднятой головой, просто не может жить на коленях; а тот, кто может жить на коленях, просто никогда не жил в полный рост.

Осушите сопли и примите реальность такой, какая она есть. «Лучше жить с Тамарой, чем позволить ей угаснуть без меня». Ничего себе императивчик. Хороша шутка. Или я – или она. Позвольте: но с чего вы взяли, что ей не жить без меня? И что я, навоз какой-нибудь, чтобы мною удобрять почву, на которой должны выживать какие-то другие?

«К черту!» – девизом высекалось у него в мозгу. Выживет и без меня, а я никогда не был и не собираюсь становиться добрым навозом! Бросаю все и ухожу ко всем чертям. По крайней мере, готов уйти. Вон из избы!

Стоп, коллега. Но однажды ты уже бросил трубку. И я не уверен, что это было сделано слишком удачно. Не навреди.

И круг замыкался.

Честно говоря, и это была еще не вся правда. Подленькая сторона правды заключалась в том, что и уходить-то не очень хотелось. Он мало ценил Тамару по одной-единственной причине, если уж на то пошло: она была всегда под рукой. Алмазы, которых много, перестают быть сокровищем; нежность и заботу перестаешь ценить, если они постоянно окружают тебя. С Тамарой было хорошо. Но душа томилась по чему-то другому.

Ладно, мы, люди чести и совести, воспользуемся средством слабых, которого, впрочем, не чураются и мудрые: пойдем на компромисс. На разумный компромисс, допустимый в границах здравого смысла. Я не Подвижник. Я остаюсь.

Но!

Не спешите радоваться. Но, говорю я, остаюсь на время, господа. Только на время. Это мое последнее слово. На сегодня – последнее.