И именно Джек Деннис подсказал Самсону, что с помощью TX‐0 можно воспроизводить звуки. Тогда не было встроенных регуляторов высоты, амплитуды звука, однако существовал способ управлять динамиком – на звучание влиял 14‐й бит в 18‐битных словах в памяти TX‐0, загруженный в конкретную микросекунду. Звук включался или выключался в зависимости от того, был 14‐й бит 1 или 0. Так Самсон стал писать программы, меняющие комбинации двоичных символов для получения различных результатов.

В то время лишь немногие в стране экспериментировали, используя компьютер для прослушивания музыки. Используемые методы требовали огромных объемов вычислений, прежде чем машина могла сыграть единственную ноту. Самсон отметал сомнения тех, кто в него не верил и говорил о невозможности достижения результата. Он хотел, чтобы компьютер сразу играл музыку. Поэтому он учился управлять одним битом в памяти компьютера так же искусно, как Чарли Паркер играл на саксофоне. В более поздней версии музыкальной программы Самсон настроил ее таким образом, что при появлении ошибки в коде флексограф переключался и выводил на дисплее: «Ошибаться свойственно людям, прощать – богам».

Посторонних не трогала монотонная мелодия Иоганна Себастьяна Баха, монофоническая волна, лишенная гармонии. Подумаешь! Три миллиона долларов стоит эта гигантская машина. Так почему бы ей не сделать по меньшей мере столько же, сколько может сделать пятидолларовое игрушечное пианино? Бесполезно объяснять, что Питер Самсон фактически воссоздал процесс создания музыки на протяжении многих эпох. Музыка всегда создавалась путем комбинации звуковых вибраций. В программе Самсона оказалось, что музыка заключена в наборе цифр, битов информации, введенных в компьютер. Можно часами смотреть на код и не понимать, где здесь музыка. Она появляется только тогда, когда миллионы поразительно коротких обменов данными происходили в памяти компьютера, расположенной на одном из стеллажей TX‐0. Самсон попросил компьютер, не имевший понятия, что такое голос, спеть, и тот подчинился.

Так что эта компьютерная программа и в прямом, и в переносном смысле была музыкальной композицией! Такая же программа, как и те, что производили сложные вычисления или статистический анализ. Код, загруженный Самсоном в компьютер, стал универсальным языком, позволяющим создавать буквально все – от фуги Баха до противовоздушной защиты.

Самсон ничего не стал объяснять людям, не оценившим его достижения. Да и среди хакеров это не обсуждалось. Вряд ли они столь детально анализировали свои успехи. Питер Самсон просто сделал это, а хакеры просто оценили его удачный хак, и этого было достаточно.

Для хакеров вроде Боба Сондерса – лысеющего, пухлого и веселого студента, допущенного к TX‐0, возглавлявшего «энергетический комитет» TMRC, исследователя, – это был идеальный образ жизни. Сондерс вырос в пригороде Чикаго; сколько он себя помнил, работа электрических и телефонных сетей завораживала его. Прежде чем поступить в МТИ, Сондерс отработал лето на работе своей мечты – в телефонной компании, устанавливающей офисное оборудование. Он проводил восемь божественных часов с паяльником и плоскогубцами в руках, работая в недрах коммутационных систем. Идиллию нарушали только обеденные перерывы, во время которых Сондерс досконально изучал технические талмуды. Именно оборудование под макетом железной дороги убедило его принять активное участие в работе TMRC.

Сондерс был уже старшекурсником, когда освоил TX‐0. Его карьера хакера началась позже, чем у Котока и Самсона. Он использовал перерывы в работе для налаживания жизни в социуме, ухаживая за будущей женой Мардж Френч. Мардж не хакерила, а решала задачи разных компьютерных проектов. Тем не менее TX‐0 был центром его существования в университете, а его успеваемость так же страдала от постоянных пропусков занятий, как и у остальных хакеров. Ему было все равно. Он знал, что по-настоящему он учится в комнате 240 корпуса № 26, за панелью управления TX‐0. Годы спустя он описывал себя с товарищами как «элитную группу». «Другие студенты шли на учебу, часами тоскуя в вонючих аудиториях или в лаборатории, соединяя различные частицы или что они там делали. А мы просто не обращали на них внимания. Нас это не интересовало. Они изучали свое, а мы свое. И тот факт, что львиная доля нашей учебы не касалась официального учебного плана, по большому счету ничего не значил».