Гюро немножко подумала и выбрала зал для пения, и нарисовала не только зал. Нет, она стала рисовать весь тириллтопенский оркестр «Отрада», как он играет на своих инструментах. Притом выбрала она тот день, когда они оказались без нотных пюпитров, потому что на её рисунке поперёк зала были протянуты верёвочки, а на них висели прикреплённые на прищепки ноты. И нарисовать это было гораздо легче, чем если бы стояли пюпитры. Рисунок получался большой, и Гюро пришлось над ним порядком потрудиться.

Сократ нарисовал приёмную перед кабинетом зубного врача, а Ларс – школьный двор с дерущимися мальчиками. Эллен-Андреа нарисовала гигантскую птицу, которая летала над школьным двором. Птица была воображаемая, Эллен-Андреа притворилась, что видит её, когда пыталась отвлечь от драки мальчиков. Тогда эти старания пропали даром. Но вот она её нарисовала, и птица стала взаправдашней.

В первом классе уроков было не очень много, и на сегодня занятия кончились. Эллен-Андреа побежала к папе и маме, которые были в это время на работе, и, хотя в приёмные часы там было полно народу, она всегда бежала туда после уроков, чтобы рассказать родителям обо всём, что сегодня происходило в школе. Потом, когда удавалось ненадолго вырваться, они все вместе обедали, а затем Эллен-Андреа обычно уходила к Гюро, но сегодня не пошла, сегодня ей нужно было съездить в город, чтобы купить новые башмаки.

Гюро пришла из школы, и они с Эрле и Бьёрном сели обедать. Сегодня Гюро была очень голодна. И немудрено, после такого утра!

Ларс и Сократ возвращались из школы вдвоём.

– Хорошо, что нас вызвали к зубному врачу, а потом сказали, что сейчас нам ещё рано, а нужно будет только через несколько недель, и листочки дали, – сказал Сократ.

– Да, – кивнул Ларс. – Только мы с тобой кое о чём забыли.

– А что мы забыли?

– Забыли посмотреть на мизинчик Эллен-Андреа, когда она говорила, чтобы мы шли к доктору, – сказал Ларс. – И теперь мы не знаем, правду она говорила или выдумывала.

– Ладно, – сказал Сократ. – Теперь уже поздно спрашивать. Но в следующий раз, когда она будет что-нибудь говорить, мы посмотрим на её мизинец.

– В следующий раз посмотрим, – обрадовался Ларс.

Сегодня день у Гюро складывался не очень удачно. Дело было в том, что её учитель Аллан уехал. Он получил какую-то штуку, которая называется «стипендия». Аллан объяснил, что стипендия – это деньги, на них он теперь может поехать за границу, чтобы продолжить образование и ещё лучше научиться играть на скрипке. Он наказал Гюро повторять гаммы и работать над третьей позицией, а это было неудобно и трудно, потому что её пальцы уже привыкли находить нужные ноты в нижней части скрипки. Это называлось первой позицией. Указательный палец считался первым, средний – вторым, безымянный – третьим, а Петька-мизинчик четвёртым. У большого же пальца не было никакого номера, он должен был располагаться на грифе, немножко выдаваясь за край, и поглядывать на другие пальцы – правильно ли они лежат на струнах. А теперь Гюро приходится заново находить правильные ноты, а без Аллана это было нелегко, но Гюро старалась как могла.

Раньше она просто играла в своё удовольствие пьесы, которые у неё уже были разучены, а тут её ждали новые ноты – «Неоконченная» Шуберта, – а они были очень трудные – какое уж тут удовольствие!

Это было до того трудно, что Гюро разозлилась на ноты и на скрипку и даже сказала маме, что вообще не хочет больше играть. Сократу и его папе она тоже так и сказала, и тогда Эдвард попросил Оскара:

– Помоги, пожалуйста, Гюро, а то как бы она вообще всё не бросила.