Эта гипотеза казалась наиболее вероятной по сравнению с прочими. Супруги без труда ее приняли, не переставая благословлять творцов своего счастья, кем бы они ни были. Нежная беседа двух любящих сердец продолжалась, оба напрочь забыли о времени. Дети мирно спали, бони продолжал следить за коптильнями, время от времени отправляясь нарубить новых веток, чтобы в нужный момент подбросить их в угасающий костер.

Этот человек был словно вытесан из железного дерева. Казалось, что ни одно из событий прошедшего дня не оставило на нем ни малейшего отпечатка: ни усталость, ни поиски опьяняющего дерева, ни гребля, ни сооружение шалашей и коптилен, ни сама рыбная ловля. Не оставляя без внимания коптящуюся рыбу, он беспрестанно оглядывал темные своды деревьев вокруг поляны, подсвеченные раскаленными углями. Его явно что-то тревожило.

Внезапно глухой рык, подкрепленный мощным дыханием, заставил его вскочить. Этот звук походил на кошачье мурлыканье, только в сто раз более громкое. Затем в травах на краю опушки появились две светящиеся точки да так и застыли в направлении коптилен.

Робен вполголоса спросил у бони, в чем дело, и выяснил, что эти точки – горящие глаза ягуара, очевидно изголодавшегося, которого явно привлек запах копченой рыбы. Впрочем, хищник не проявлял никакой агрессии и нападать не собирался. Если судить по его мурлыканью, то можно было подумать, что он настроен вполне дружелюбно. Но все же это соседство встревожило Робена. Он схватил ружье бони и приготовился послать заряд свинца в нежданного гостя.

– О нет, муше, не надо стреляй, – тихонько сказал ему Ангоссо. – Ружье стреляй, детки просыпайся. Я давай шутить с эта тигр.

У чернокожего был при себе солидный запас кайеннского перца, которым приправляют, за неимением соли, экваториальные рагу. Мельчайшего кусочка достаточно, чтобы придать обеду острый, жгучий вкус, к которому быстро привыкают.

И, ухмыляясь во весь рот при мысли о проделке, которую он задумал, Ангоссо взял большую рыбину, уже основательно прокопченную, сделал в ней несколько надрезов и нафаршировал ее полудюжиной стручков красного перца. Затем он с размаху швырнул ее в ту сторону, где, как большой трусливый кот, сидел изголодавшийся ягуар.

– Давай, злая тигр, кушай! – сказал он, хохоча во все горло.

Робен все еще подумывал выстрелить, но если он только ранит тигра? Что станет с его детьми, если разъяренный зверь бросится на них? К тому же, едва набитая перцем рыба коснулась земли, ягуар сгреб ее одним движением лапы с острыми когтями и тотчас исчез. Он, вероятно, справился с ней одним укусом, хотя та и весила не меньше двух килограммов.

Меньше чем через четверть часа откуда-то со стороны ручья, ниже по течению, раздалось рычание. Бони буквально корчился от смеха, притом что бывший каторжник, не знавший, что рыбина была с сюрпризом, решительно не понимал причины его восторга.

Робен осведомился о том, что его так рассмешило, и товарищ немедленно все ему выложил:

– Тигр люби кушай, совсем как индеец. Он хватай рыбу с перец, перец жги кишки. Кишки тигра стать сухой и горячий, как железо белых на солнце. Тигр пей чуток воды из ручья.

– И что, теперь он станет пьяным, как рыба?

– Нет, нику делай пьяный только рыба. Если его пей человек или зверь, кишки шибко болей. Слушай, он шибко злая.

Ягуар в самом деле плохо себя чувствовал. Он испускал жалобные крики, громко дышал, пищал и ворчал, как больной кот. Затем, видимо отчаявшись погасить спасительной водой вулкан, пылавший в его внутренностях, он пустился наутек под треск ломавшихся веток.

В лагере робинзонов вновь воцарилось спокойствие.