– Хорошо, я подумаю и посоветуюсь. Я сама не могу принимать такие решения. Есть еще вопросы?

– Есть. Что ты делаешь сегодня вечером? Поехали в ресторан?

– В тебя давно не стреляли? Или новый красный парик прикупил?

– И не взрывали тоже. Париками запасся. Так как?

– Даже не знаю, что и сказать. Я дам тебе знать. Но ресторан я выберу сама.

– Двумя руками ЗА. Жду сигнала.

Саше повезло с родителями, – они не только были с ним, когда он рос и мужал, вставал на ноги и пускал корни. Родители были с ним еще долго-долго. Саша построил хороший дом, и родители жили тоже в этом доме. Не так давно старшая дочка, в которой он в ней души не чаял, пошла в школу.

Одноклассники звали его Слива. Почему? Он так и не объяснил этого, – или не хотел объяснять. Слива, – и Слива. Обижался, махал кулаками, – но ничего поделать не мог. Маленького росточка, – последним стоял в ряду на физкультуре, даже после девочек, – что он мог доказать кулаками? Играть в очень модный среди мальчиков в те годы баскетбол его не брали, – смялись даже от одной мысли, что он выйдет на площадку. Вот и сидел всегда на скамейке вдоль стены вместе с Олегом, не принятым в игру тоже, – но из-за его неповоротливости и объема талии. Только Олег и не звал его Сливой, – назвал однажды, обжегся о его взгляд, и больше не звал. Это потом, уже в институте, маленький Слива вырос в высокого и стильного парня, за которым стали увиваться девушки.

Олег правильно рассказывал об их детских увлечениях взрывотехникой и пироманией. Они не могли играть в баскетбол, зато взрывали, сжигали, плавили всё, до чего могли дотянуться. Был и такой случай, о котором стоило рассказать особо:

В седьмом классе, когда началось преподавание химии, в класс была назначена новенькая преподаватель, которая только что пришла из вуза. Непонятно, почему она так себя повела, но она сдружилась в классе с отъявленными двоечниками и хулиганами. Они на ее уроках верховодили всем процессом проведения уроков: ходили по классу, отпускали наглые комментарии в адрес отвечающих, рылись в классном журнале, занимались всем, что хотели. Возможно, ей льстили их пошлые комплименты… А, может быть, дело было в том, что отличники меньше говорили, но больше работали, не привлекая к себе внимание, – а хулиганы выставляли себя напоказ и гордились своей удалью и наглостью.

Отличникам и хорошистам это было не интересно, но они оказались под прессом этих «плохишей» и учителя, которая, словно слепо, следовала их советам: ставила двойки и тройки круглым отличникам, писала в дневники записки родителям. Отличники не понимали, что происходит, и потому потеряли время. Всё для всех всплыло наружу одномоментно, когда были обнародованы итоги первой четверти: тройки и неуды за предмет и поведение вызвали гнев у отличников и хорошистов, их родителей и друзей. За плохие оценки многим, конечно, досталось по мягким частям тела, но сделать уже ничего было нельзя. К директору школы потянулись толпы возмущенных родителей и ходоков, началось расследование «парадокса», – ну не может отличник в одно мгновение беспричинно скатиться в двоечники только по одному предмету. И не один, а всем классом. И при этом «плохиши» резко по тому же одному предмету не могут стать отличниками.

Результатом стало новое поведение учительницы: она резко возлюбила хороших детей и стала плохой для «плохишей». Но никто не учел тот факт, что отличники уже ее люто ненавидели: битые синие задницы и наполовину оторванные опухшие уши долго болели и напоминали им о виновнице их проблем. ТАКОЕ НЕ ПРОЩАЕТСЯ! «Плохиши» тоже возненавидели свою бывшую любимицу за то, что та «переметнулась» на другую сторону баррикад, и стала ставить им заслуженные неуды и ставить их на место, – вольница закончилась. Словом, ее возненавидели сразу все ученики седьмых классов.