– Ну не обижайся, тёзка, – хитро прищурился Кошка, – лучше побачь, якый гостинчик я тоби прынис!

И жестом профессионального фокусника, он развернул передо мной шикарный плед.

– Настоящий, шотландский! – присмотревшись, изумился я, – Это же целое состояние! Откуда?!

– Мало ли здесь шотландцев шляется, – лицо Кошки расплылось от удовольствия, – и у каждого, прошу заметить, плед.

– Так вы, что, Пётр Маркович, украли?

Кошка чуть не лопнул от возмущения.

– Я в жизни таким поганым делом не занимался! А это, этот, как его, трофей! Я что, каждую ночь зазря к ним в тыл хожу? Значит, как штуцер^>* – это можно, это, пожалуйста! А как плед – это украл?! Между прочим, их сюда никто не звал! А значит они тут вне закона, и всё что у них есть – наше!

Я не мог не признать правды в его мужицкой, твёрдо стоящей на земле, логике. Хотя было в этих рассуждениях что-то варварское. Уловив мои мысли Кошка прищурился и ответил:

– Молодой вы барин да шустрый. У вас отказу никогда ни в чём не было. А мы люди подневольные. Я тех слов, которые вы сейчас подумали, слыхом не слыхивал, пока меня учитель не нашёл…

Судя по тому, что Кошка перешёл на вы, он расстроился. Но и я тоже обиделся – на барина. Вот уж кем я никогда не был. Мой отец, как дед и прадед, честно служил государю, но крепостных не нажили. Да и на счёт «отказу не было», тоже относительно.

Матушка, сколь я себя помнил, всегда экономила. Мы не могли позволить себе лишнего, хотя кители отца, моя одежда и выходные платья матушки были всегда безукоризненны и дороги. Этого требовала честь мундира. Семья капитана не могла себе позволить выглядеть бедно. Зато дома мы обходились лишь самым нужным. Никто из отцовских сослуживцев, насколько я знаю, так никогда и не догадался, сколь тяжело на самом деле нам приходилось. И теперь услышать о моем барстве, было несказанно обидно.

– Слышь, Пётр Львович, извиняй, что ль дурака! – вздохнул Кошка, и его лицо стало печальным и усталым, – Пришёл приятное сделать, а всё, как-то, навыворот получилось. Тяжело мне, как и всем – вот и несу что попало. Ты то сразу видать – не из барчуков. А я ляпнул не подумав.

Глянув на его расстроенную физиономию, я не удержался от улыбки. Уж больно забавно выглядел огорченный Кошка.

– Это ты меня прости, – принимая его тон отозвался я, – они, действительно, сами пришли к нам. Ну, а я забыл, что война. Я её пока только слышу.

– Успеешь ещё, – утешил меня матрос, – чё ж вы все так воевать рветесь? Ладно, давай по маленькой.

С этими словами он выставил на стол флягу, а из ранца извлек варёную баранью ногу.

– Тоже трофей, – похлопывая по ноге, самодовольно сообщил он.

Мы расхохотались.

– Эх, – продолжал тем временем Кошка, быстро нарезая мясо, – всё у нас хорошо, одно плохо, не выпьешь от души, как хочется. Ежели б сразу знал, шо вомперам самогон пить нельзя, ни в жисть бы не пошёл.

– Так может быть не стоит? – осторожно, боясь ещё раз обидеть его, поинтересовался я.

– По глотку ничего не будет! – успокоил он меня, – Пробовано! Вот ежели бутыль, тогда да. Я сперва думал – чудит мой капитан. А потом, так худо было, решил – всё, отвоевался. Спасибо учителю, помог. Правда потом… – он слегка передернулся, и я понял, что Фёдоров отчитал своего ученика по полной программе, а Кошка продолжил, – О! Чуть не забыл! – и на стол легло пяток солёных огурцов.

Мы выпили. Закусили трофейной бараниной с огурцами. Потом Кошка рассказал пару историй из жизни ночных охотников. Оказывается, так называли тех, кто каждую ночь отправлялся во вражеский тыл. Когда часы пробили одиннадцать, он заторопился к себе, время шло к полудню и нам, как порядочным вампирам, пора было спать…