— Магической ересью!.. — шипела королева, сжимая кулаки. — А не трофеями!

Принц и ухом не повел.

«О-о-о, ваше высочество! — насмешливо заметила Эвита, летая над головой принца. — А яйца-то у вас стальные. Узнай ваша матушка о ваших суперспособностях, человек-паук вы мой, она и вас бы не пощадила, так? И каково это, каждый день слышать от собственной матери эту злобную словесную рвоту?»

«Я в вашей жалости не нуждаюсь», — зло отчеканил принц.

— У них же, как будто, вырезаны магические способности, разве нет? — преспокойно заметил он. — Кобра лишена своих ядовитых зубов. Я сам видел королевское клеймо. Ваш еретик-чернокнижник постарался на славу. Что вы так переживаете?

Эвита ахнула; в памяти ее воскресло какое-то видение, ожегшее болью, сильной болью. Всплыла в воспоминаниях картинка — глубокий, дымящийся черный ожог, наливающийся отеком.

Ожог в виде красивой трехлепестковой лилии. Изящный, маленький.

Изящное рабское клеймо.

На бедре, выше колена.

Там, где мужчинам смотреть неприлично.

Там, где не осмелился бы ее тронуть ни один солдат.

Ни один вельможа.

Никто вообще.

Кроме этого жестокого и властного человека.

Принца.

«Вы что, клеймили меня?! — ахнула Эвита. — Клеймили своей печатью, как корову какую-то?! Вы! Это вы сделали, лично! А никакой не чернокнижник!»

Принц и ухом не повел.

Смотреть на него стало невыносимо.

Эвиту всю трясло, она не могла унять дрожь. Та пробирала ее до самых костей, девушке показалось, что ее охватил какой-то приступ. Паника накрыла ее с головой, дышать стало трудно.

«Ненавижу! Как же я ненавижу вас! — выдохнула она. — С вами у меня связано одно лишь воспоминание — унизительная боль! Я ненавижу вас, слышите?! Слышите, вы?! Кровопийца! Как у вас рука поднялась?! Если вы сами маг, то как вы могли искалечить такого же, как вы, человека?! Хотели уничтожить всех, чтобы остаться единственным и самым сильным?! Отняли дар лично вы! Сами! Насильно! Это вам доставило удовольствие?! Слышать вопли жертвы?! Причинять боль?! Извращенец! Гнусный извращенец! Маньяк! Что вы молчите?! Чудовище! Палач! Кровопийца!»

Принц молчал.

Только на щеках его расцвели пунцовые пятна, как от злости, да на губах заиграла мерзкая улыбочка.

— Помнится, на поле боя вам не требовался переводчик, когда вы посылали лиданийцев в бой! — не унималась королева.

«А свои мыслительные способности вы, вашество, от мамки унаследовали? Смотри, какая умная! Вообще-то, она очень права. Воевать бок о бок с людьми, и не знать их языка? Что-то тут не вяжется. Снова врете, вашество? Еще и лгун! Да вы весь сотканы из пороков! Хитрый, жестокий, расчетливый говнюк! Не принц, а интриган и негодяй! »

— Я с ними шел в бой, а не разговаривал о высоких материях, — едко ответил принц. — И уж точно не ухаживал ни за одним из них, пытаясь сделать предложение.

Королева злобно оскалилась.

Она подошла вплотную к принцу, заглянула в его глаза так пристально и страшно, что даже Эвите, летающей в отдалении от королевы, стало жутко.

— Ваше высочество, — процедила старуха злобно, — не забывайте, кому вы служите! Если я хотя бы заподозрю вас!.. Если вы посмеете что-то задумать, вам пощады не будет! Танцуйте ваши танцы, учите языки, декламируйте стишки, или что вы там хотите декламировать, но никогда, слышите, никогда не смейте смотреть на эту девчонку как на… человека.

— Как на женщину, вы хотели сказать, — угодливо подсказал принц.

— Как на женщину, как на мужчину, как на осла, как на собаку, как на живое существо! — выпалила королева яростно.

— Однако, какая у вас богатая сексуальная фантазия! — расхохотался принц.